Та же высокая пожарная каланча, которая давно уже утратила свое прежнее назначение, внизу река, куда женщины, как и сто лет назад, приходят полоскать белье, хотя у многих уже благоустроенные квартиры.
Так же и я в детстве приходила с тетей Аней полоскать белье. Помню, как везли на велосипеде тяжёлые корзины с мокрым бельём, необыкновенный запах свежести, когда оно высыхало, полощась на ветру.
По дороге мы играли в нашу любимую игру: «„Да“ и „Нет“ не говорите, черный с белым не берите». Надо было отвечать на вопросы ведущего и ни разу не сказать слов «да» или «нет» и при этом ещё не использовать прилагательные «черный» или «белый».
Мы придумывали разные романтические истории, потому что игра обычно начиналась вопросом: «Вы поедете на бал?» И дальше следовал совершенно необыкновенный рассказ: на чём вы поедете, во что будете одеты, как будет выглядеть принц.
Сердце замирало от этих слов, предчувствуя необыкновенную любовь, красивую жизнь, конечно, в мечтах ты совершенно забывал о главном условии, и вот уже коварный ответ «да» или «нет» слышится на очередной вопрос.
Теперь твоя очередь задавать вопросы, ловить тётушку на невнимательности, и так до бесконечности. Я никогда не уставала играть в неё, потому что с детства была мечтательной натурой.
Дорога в город идет вниз мимо бани. Как хорошо, что это здание сохранилось, и я каждый раз, проходя здесь, вспоминаю, как нас, детей, водили по субботам в баню. Это было место встречи, своего рода клуб, где обсуждались последние городские новости. После бани возвращались румяные, разомлевшие от жары и садились пить чай.
Торговые ряды, что в самом центре города, имели форму квадрата: в центре был склад, а снаружи множество самых разных магазинчиков.
Заманчиво смотрелись сокровища, которые там были выставлены. Мне очень нравился магазин с немного странным на сегодняшний день названием «Культтовары», что означало «культурные товары». Там было всё, от карандашей и ручек до пианино и баяна. Я могла часами смотреть на эти богатства.
Папин брат в то время был главными инженером завода, где работало почти всё взрослое население городка, поэтому и его самого, и его жену знали многие, и когда мы шли по городу, нас останавливали, здоровались и часто спрашивали: «Чья же это девочка?» Тетя Аня с гордостью, как мне казалось, отвечала: «Это Колина дочка», а я стояла такая счастливая и радостная, как будто это была моя заслуга, что нас все знали.
А один папин приятель был мне особенно дорог, они дружили в детстве и юности, потом судьба развела их по разным городам, и когда он встречал меня, то всегда очень радовался, как будто я ему напоминала их собственное детство.
Меня привозили на лето в Киржач лет с трёх, поэтому все мои воспоминания о городе связаны с детством.
Бабушкин дом. Я до сих пор хорошо помню и его внешний вид, и внутреннее убранство. И так замирает сердце, когда свернёшь на Ленинградскую улицу и увидишь его на правой стороне, с тремя окошками, украшенными резными наличниками.
Высокий дощатый забор и калитка, которая закрывается на такую же щеколду, как в детстве: повернешь ручку, звякнет щеколда, и залает собака. Во дворе всегда жили собаки, и все почему-то были по кличке «Пират», если это был мальчик, и «Найда», если это была девочка.
Входишь в ворота – небольшой дворик, поросший травой, поленница дров, а дальше сад и огород. У меня была даже своя небольшая лейка. Помню себя лет десяти в ситцевом сарафане, в резиновых сапогах, с упоением поливающую грядки.
Бабушка осталась в моей памяти уже старенькой, вот она сидит на кухне у окошка и что-нибудь рассказывает. Ещё помню её чудесные пироги с черникой, я такие больше не ела нигде и никогда, их пекли в настоящей русской печке, а начинка была такой вкусной потому, что ягоды мы собирали в лесу сами – они были свежие и сохраняли свой истинный аромат.
Помню большую русскую печку, за которой мы любили прятаться. В доме была кухня и всего две комнаты, но он казался нам очень просторным. Вижу перед собой комнату – светёлку в два окна, на которых неизменно росла герань. Остался в памяти даже стук будильника, который почему-то работал только лёжа на боку, и назойливое жужжание мухи. Яркий июльский день, в комнате светло и уютно. Этот звук часов и жужжание мухи, наверное, останутся во мне навсегда.
Бабушка очень любила сладкое, и мы каждый раз привозили ей много конфет. Любимыми были сливочные помадки, она складывала их в шкаф, а вечером усаживала нас, своих внуков, за стол и угощала чаем с конфетами, рассказывала о прошлом. Не было тогда ничего вкуснее этих конфет и бабушкиного чая.
У папиного брата было двое сыновей и младшая дочь, с которой я любила нянчиться. Мальчишки хулиганили, и мне приходилось в неравной борьбе отстаивать свои права.
А с соседскими девочками мы играли в куклы. Помню, как я плакала, приехав домой: «Хочу обратно в Киржач», и начинала ждать тот день, когда мы опять туда поедем.
Киржач окружён со всех сторон прекрасными сосновыми лесами. Когда приезжали мои родители, мы всей компанией с детьми и собаками, набрав в корзинки еды и питья, шли в лес или на речку – купались, загорали, играли.
Мальчишки научили меня играть в «чижика», лапту, ножички, поэтому, возвращаясь в Москву, я могла играть в любые игры. Во дворе мы играли в «штандор». Я не знаю, что означало это слово, но помню, что надо было подбросить мяч высоко вверх и, пока он летел книзу, быстро выкрикнуть чье-нибудь имя, чтобы тот успел поймать мяч.
«Чижика» делали сами из деревянной чурочки с одним заострённым концом – надо было ударить по нему палкой, и он летел далеко в сторону.
Мальчишки играли в «рассшибалочку» на деньги, девчонок в такие игры никогда не принимали. Девочки любили прыгать через верёвочку: двое крутят бельевую верёвку, а остальные по очереди через неё прыгают. Я была маленькая, у меня так не получалось, и бабушка с тётей Аней по вечерам терпеливо крутили мне, чтобы я скорее научилась.
Ещё чертили палочкой на земле «классики», потому что асфальта во дворе не было, и без устали гоняли из «класса» в «класс» коробку из-под гуталина.
Когда собиралось много народу, любимыми играми были «казаки-разбойники», «сыщик, ищи вора», прятки и вышибалы. Да мало ли игр подарило нам наше детство!
На улице все жили дружно, любили ходить в гости, к одним соседям ходили с бабушкой за молоком, к другим – просто поиграть или поболтать. Вечером усаживались на скамейке возле дома и не уставали слушать сказки или чудесные бабушкины рассказы.
В конце Ленинградской улицы была школа, в которой учился ещё мой папа, она и сейчас работает. Дальше стадион, куда ходили болеть за заводскую команду, а там уже и лес подступал к городским улицам.
Церковь и кладбище пугали меня. Если кого-нибудь хоронили, траурная процессия шла по нашей улице, оркестр играл похоронный марш Шопена, и мы испуганно жались к бабушке, силясь понять, как это человек жил, а теперь умер, и его закопают в землю.
