– Конечно.
Майкл отодвинулся.
Ни на кого не глядя и стараясь не задеть тарелки, Райна осторожно выбралась из-за стола и направилась к выходу из комнаты.
Вечер на Магии пах по-особенному: вечерним лесом, влажными кочками, далеким озером и разбредающимися в разных направлениях тропками.
Она не стала задерживаться у двери, куда любой, кому приспичило покурить, вышел бы в первую очередь, – обошла дом кругом и заметила, что с обратной стороны есть еще одно крыльцо – не такое широкое, как первое, – поменьше. Без кресел, зато с удобными перилами – эдакий балкон у самой земли.
Подошла к деревянному ограждению, оперлась на него руками, склонилась, разом ссутулилась – не для кого держать осанку, – всмотрелась пустым взглядом в утонувший в сумрачной синеве лес. Тихонько шумели деревья, уже почти сливались в сплошную стену стволы.
Да, здесь – именно здесь – она чувствовала себя комфортней. Одна. За стеной от всех. В тишине и вакууме – одинокая, безрадостная, вновь ощутившая, как тоскливо и пусто внутри; против воли крутился, словно заевшая пластинка, сегодняшний разговор с Аароном.
Плохой разговор. Жуткий. Разъевший кислотой изнутри.
А сам Аарон – живой и теплый – сидел за бревенчатой перегородкой, под крышей – вел беседы с хозяевами, улыбался им, шутил, наверное. Ее. И никогда уже больше не ее. И не важно, как близко он сегодня может к ней спать, – ей никогда уже его не коснуться. Ведь она – стерва, ставящая мужиков на колени.
Стыдно. За себя, за свои дела, за то, что была так слаба, что сдалась и мстила. А ведь всего лишь хотела забыть его же, блин, – Канна.
Иногда жизнь глупа и тяжела. Даже в таком красивом лесу.
Кто-то скрипнул входной дверью; Райна ожидала, что вскоре потянет сигаретным дымом, но вместо этого послышались приближающиеся по хвое тихие шаги.
Кто это – Майк?
Она не ошиблась. Вскоре он собственной персоной стоял с ней рядом. Подошел почти неслышно, оперся на перила рядом, долго стоял молча – тоже смотрел на лес.
Райна думала, он сейчас спросит о чем-нибудь банальном – о том, нравится ли ей здесь, хорош ли их дом или не тяжело ли шагается по холмам, но проводник удивил ее вновь. Спросил совсем не то, что она ожидала. Не спросил даже – грустно кивнул.
– Вас сегодня кто-то оскорбил, да?
– Не важно.
Она постаралась, чтобы это не прозвучало грубо – сегодня из нее плохой собеседник, и лучше сразу дать об этом понять.
– Оскорбил и обидел. Я вижу.
Плохо, что видит. От этого еще тяжелее; Райна вздохнула.
– Мне не сказали ничего такого, чего я не заслужила.
– Зря вы так думаете. Судить ведь легко, сложно не судить.
Эту истину она знала и без него, вот только легче от этого не становилось.
– Пусть. Пусть лучше так…
– Как?
– Честно. Зато теперь я знаю.
– Знаете, Райна, ведь на свете нет безгрешных людей. Их просто нет. И потому никто из нас не вправе оскорблять другого.
Она молчала. Что тут скажешь? Потом опустила голову, потерла лицо:
– Я заслужила все это, Майкл. Я делала много… плохого.
– Это неважно.
– Как это – неважно?
– Не важно, Райна. Мы на самом деле никогда не знаем, делаем ли мы плохое или хорошее, – потом нас всех рассудит Создатель. Когда-нибудь.
Еще один вздох, понурые плечи. Где-то вдалеке прокричала ночная птица.
– Все изменится, вот увидите.
– Не изменится. Прошлое не изменить.
– А его и не нужно менять. Вы можете изменить будущее.
– Не думаю. Не верю, простите.
– Хотите, я научу вас «как»?
Он шутил? Нет, такой, как Майкл, не стал бы издеваться, но вот так просто взять и научить тому, чему Райна никогда не могла научиться сама?
– Хочу. Только не верю, что сможете.
– Просто послушайте, хорошо?
– Хорошо.
– Вы ведь судите себя, верно?
Отвечать не хотелось. Но Райна кивнула – незачем отрицать очевидное:
– Верно.
– И вы себя стыдитесь.
– Вы не знаете, что именно я делала.
– Как я уже сказал – это неважно. Плохое вы делали или хорошее – не важно. Важно не судить себя. Не винить, не корить, не обижать. Ведь вы, Райна, – с рождения и до смерти – свой самый лучший друг. Лучше нет и не будет. Не отказывайтесь от самой себя. Никогда не отказывайтесь.
– Но как?
– Вот так. Примите себя целиком. Ни «хорошую Райну» и ни «плохую» – «просто Райну». Поймите, что ошибались – все ошибаются, – и идите дальше. Может, без похвалы за содеянное, но и без вины, понимаете?
– Не думаю, что смогу.
– Сможете. И тот, кто вас обидел, вам не нужен.
Слова задели за живое, и она вновь начала погружаться в тягучую печаль. А ее собеседник продолжил:
– Нам всем нужен такой человек, который бы принимал нас такими, какие мы есть. Не только вы должны принимать, но и вас.
– Это бесполезно.
– Значит, не тот человек. Когда вы нужны самой себе, вы нужны всем – всему миру. А если не нужны кому-то конкретному, отпустите его.
– Пыталась. Не выходит.
– Потому что до сих пор верите, что не заслуживаете его. Что он лучше вас, но это не так. Никто не лучше и не хуже. И вы заслуживаете того, чтобы быть любимой – по-настоящему и сильно.
Хотелось плакать. Тихо глотать слезы.
– И вы станете любимой, как только простите саму себя. Как только сможете сказать себе: «Я – Райна, и я себя люблю. Такую, какая я есть. Просто Райну». А после поймете, что не согласны на полумеры. Раньше вы, наверное, думали, что сами являетесь полумерой? Так?
– Да.
– Так думает каждый, кому за себя стыдно. И потому отпустите стыд. И все станет ясно.
– Думаете?
– Знаю.
– Почему… Почему вы в меня верите? В то, что у меня получится?
Майкл не ответил ей – ответила за него тишина.
«Я знаю. Просто знаю», – прозвучало в ней шорохом сосновых веток.
* * *
Не на коврике в палатке и одетой, а на мягкой, чуть скрипучей постели и раздетой – то было гораздо лучше. Ей выделили крохотную с одной единственной кроватью и тумбочкой комнатушку, и Райна лежала на ней, глядя в темный бревенчатый потолок.
Впервые в жизни она пыталась переосмыслить собственную жизнь по-другому – не с позиции «хорошо» и «плохо», а увидеть ее целиком – по крайней мере, ту часть, которую хорошо помнила.
