Да, она бывала разной: скупой и щедрой, злой и доброй, униженной и веселой, молчаливой и общительной. Когда-то она добросовестно работала, стеснялась других людей, чувствовала себя ранимой и уязвимой, испытывала восторг от того, что ждет впереди. После позволила над собой издеваться, скатилась в депрессию, а после в мстительность, искала то, что вернет былой восторг и надежду на то, что все наладится. Она жила. Пыталась что-то изменить, она ненавидела и любила. Бывала храброй и боялась, мирилась с обстоятельствами или рвалась в бой.
А что, если ничто из этого не «хорошо» и не «плохо»? Что, если «мстящая» Райна не была хуже «щедрой» Райны? Что, если Майкл прав, это была всегда одна и та же Райна – просто Райна?
И тогда все – пусть хрупко и шатко – начинало выглядеть по-другому.
Это просто путь. Жизненные зигзаги, ситуации и уроки, через которые стоило пройти. А уж прошел ты их, будучи сильным или слабым, – вопрос совсем другой.
– Я себя люблю, – шептала она стенам чужого домика, сжимая в руке уголок хлопковой наволочки. – Я себя люблю. Я себе самый лучший друг. Я у себя есть.
Новые слова, как и новое понимание, пока кружило над ней, подобно волшебному облаку, – уже висело рядом, откликнувшееся на зов, но еще не опустившееся вниз, не впитавшееся целебным светом в сердце.
Ничего, все придет.
Перед тем, как уйти, Майкл сказал ей кое-что еще:
«Прежде чем два человека смогут быть вместе, они должны стать равными. Не кто-то «лучше», а кто-то «хуже», но равными. Достойными друг друга. А этого не произойдет, если один из них продолжит себя стыдиться, понимаете?»
Она понимала. Пока не могла до конца принять, но чувствовала, что он прав.
Нужен ли бы ей был Аарон, если бы тот себя постоянно стыдился? Не был бы гордым и молчаливым, не был бы сильным, а вместо этого бы сразу же, стоило попасть в сложную ситуацию, сдавался? Нужен? Наверное, нет. Потому что такой человек уже не был бы Аароном. И легко ли бы ей было любить хлюпика, бесконечно сетующего на жизнь, не испускающего вокруг ничего, кроме затхлого чувства вины, и бесконечно размышляющего о смерти?
Нет. Совсем нет.
Тогда как, она думает, ее такую сможет полюбить Канн?
Если такую себя не любит она сама?
С этими мыслями, утомленная, но уже почему-то спокойная, Райна и уснула.
* * *
Ночь мерцала сквозь верхушки деревьев светом далеких звезд; в пальцах привычно тлела сигарета. День закончился – трудный день, непростой. Не из-за дороги – она-то как раз далась ему проще некуда, – а из-за переживаний.
С самого обеда, начиная с того времени, когда случился неудачный разговор, Канн злился.
Обидное слово «дурак», сказанное Декстером, до сих пор эхом отдавалось в сознании.
Может, и дурак. Может. Но он не сказал ничего, что не являлось бы правдой. Другой вопрос – стоило ли что-то вообще говорить? Зачем повелся на эмоции, почему вспыхнул, как спичка, стоило Райне зацепить неприятную и болезненную для него тему? Ведь обычно он отделывался молчанием и оставался толстокожим, что бы ни случилось, а тут…
Да, дурак.
Наряду со злостью давило чувство вины. Из-за упрека друга, из-за того, что после его нападок Райна весь оставшийся день шагала исключительно позади всех – будто боялась, что ее снова ударят.
Он ведь и ударил – не кулаком, словом.
Подумаешь.
Заслужила. Она все это заслужила.
А вина кружила в ночи – ей будто пропитался лес и воздух вокруг; хозяева убирали со стола – звякала за дверью посуда.
Он был прав, когда сказал все это. Вот, что важно.
Но от подобных мыслей от него будто отворачивалось собственное сердце – нет, не стоило. Ничего не стоило говорить. Промолчать.
Не давал покоя вопрос, почему так случилось? А ответ выглядел очевидным: он вспыхнул, потому что разочаровался в ней. Потому что до этого самого момента, до того, как судьба вновь столкнула его с Марго Полански, он хранил о Райне добрые мысли. И тепло в сердце. А после разочаровался в ней же.
Вот и выходит, действительно, что сам дурак. Давно бы ее забыл, так теперь и плевал бы с высокой горки на то, как она себя ведет, кого ставит на колени, сколько денег тратит за один раз и после убийства какого человека идет смывать грехи.
«Я ее не убивала. Я ее… любила».
Сигарета дотлела; Аарон так и не нашел, куда ее выкинуть, – швырнуть на траву постеснялся. Спустился с крыльца, отыскал в лунном свете на дворе черный круг от кострища и закопал в золу. Вернулся, отряхивая ладони, скрипнул досками ступенек.
А ведь она не врала про бабку – ложь он чувствовал. И, если Райна убила не ее, то кого? И почему? И не получилось ли так, что ее на это толкнули, что вынудили обстоятельства?
Он вдруг снова озлился на себя – почему он опять пытается ее оправдать? До сих пор верит, что Марго Полански – это та же Райна?
Нет, не та! Сама ведь сегодня признала, что унижала весь род мужской, играя роль стервы, сама сказала, что все мужики – плохие и слабые создания, что стоили этого.
«Может, и я плохой?»
«Нет, ты хороший».
Какая честь!
Одно дерьмо. И на душе дерьмово, будто в нее плюнули. И будто кому-то плюнул он сам.
Всплыли откуда-то прочитанные смешливой Бернардой строчки короткого стиха:
«Я свою подругу Лиду
Никому не дам в обиду,
Ну, а если будет нужно,
Я и сам ее набью…»
Тогда смысл текста запомнился ему потому, что был абсурдным, а теперь вдруг этот самый смысл подошел к текущей ситуации.
Бред.
Как бы то ни было, завтра он извинится перед Райной. Будут ли его извинения звучать искренне и убедительно и будут ли приняты, этого Канн не знал. Но знал, что извиниться все-таки стоило.
Сделав подобный вывод, он ругнулся в темноту, в последний раз посмотрел на погруженный во мрак двор и вернулся в дом.
Глава 14
– Идти стоит на горы.
– Просто на горы? И нет никаких координат или дистанций?
– Нет. Для некоторых объектов на Магии существуют точные координаты – привязанные к точке и неизменные. Для других объектов координаты плавающие, ваш Портал – именно такой случай. И потому я могу указать только примерное направление. Когда Магия решит поставить его перед вами, тогда вы его просто увидите. А до того – увы.
Майкл был по обыкновению терпелив, а Аарон по обыкновению старался до мелочей уточнить предстоящий маршрут. Не выходило.
Новое утро. Не такое туманное, как предыдущее, но пасмурное и сырое, пахнущее мокрой травой, сырой хвоей и лужами.
