Зачем ему это все?
– Ко мне пришел ее юрист. С завещанием.
И снова замолчала – к чему подробности? Оправдаться за содеянное в прошлом ей все равно не удастся, изменить о себе его мнение тоже – так зачем?
– Ты хорошо ее знала, да?
– Да. Немного.
– И она оставила тебе деньги?
– Не веришь?
Против воли всколыхнулось раздражение – Райна тут же его подавила. Незачем. Она такая, какая есть, она знает, что не убивала Дору, вообще не причастна к ее смерти.
– Я просто спросил.
– Да, оставила. И я не знаю «почему».
Любила. Она меня просто любила. В отличие от многих…
Наверное, Канн хотел спросить о чем-то еще, но Райна не дала – поднялась, выплеснула из кружки остатки чая, сунула ее в свой рюкзак и удалилась в палатку.
Не надо разговоров. Не надо сидеть рядом. Больно.
(Nelly Furtado – Star)
Заснуть она так и не смогла.
Ни тогда, когда стихли чужие разговоры, ни тогда, когда уже перестал трещать костер. Тихонько выбралась из палатки, прошла через лес туда, где прежде видела свободный от деревьев пятачок. Уселась прямо на траву, уставилась на звездное небо.
Этот путь будет для нее долгим. Не жизнь без него, но жизнь с самой собой. Одиночество так просто не уходит, нужно уметь самой уйти от него.
Потихоньку. Со временем.
Любовь – сложная вещь. Приходит сама, не уходит, когда потребуешь. Да, с переключателем было бы проще – кто обжегся, никогда бы уже не ставил его в положение «вкл.».
Канн был слишком близко. Слишком. И от этого было хорошо и тяжело одновременно. Однажды их совместный путь закончится, и дороги вновь разойдутся. И, наверное, она снова будет долго вспоминать его.
Она постарается не грустить. Вот только сможет ли…
Как научиться любить себя? Себя без него. Как доказать, что она нужна самой себе, когда его нет рядом?
Ей придется научиться.
«Я себе друг. Я себя люблю».
В этой тихой ночи волшебная мантра не работала.
Позади вдруг послышались шаги, и ее сердце дрогнуло – он?
Ей хотелось, чтобы это был он – Райна боялась этого и одновременно желала этого всем сердцем. Оказалось, не он – Декстер.
– Чего сидишь одна?
Он просто проверял. Бдел. Сохранял ее в безопасности.
Райна не ответила.
Не Канн. Не Канн. А как было бы хорошо, если бы он подошел и просто посидел рядом. Пусть даже молча.
Да, путь к самой себе будет долгим.
– Сейчас пойду спать.
Она еще какое-то время смотрела на звезды, затем поднялась и отправилась назад в палатку; ассасин проводил ее фигуру мерцающими в неверном лунном свете глазами.
Глава 15
На следующий день – с утра и до самого обеда – Аарон внимательно наблюдал за Райной. Наблюдал скрытно – присматривался, подмечал детали, анализировал.
И удивлялся.
Нет, не тому, что она поднялась раньше всех, каким-то непостижимым ему образом выпросила у котелка им всем по вкусному завтраку – по три яйца с жареным беконом – и разложила его по тарелкам. Не тому, что вновь сама заварила чай и помогла убрать посуду – она всегда была заботливой. Но тому, как она себя вела, как держалась.
С того самого момента, когда случился их злосчастный разговор, он был абсолютно уверен в том, что их «заказчица» либо продолжит корчить из себя насмерть обиженную жертву – плестись в конце цепочки, присаживаться на каждый пенек и несчастным взглядом смотреть в сторону, – либо начнет рычать на него при каждом удобном случае.
Райна не рычала.
Она, кажется, даже не обижалась. Счастливой тоже не выглядела, но и не кидалась на него с упреками.
Странно.
Ему почему-то казалось, что уже в тот же вечер после оскорблений, которые он на нее вылил, она попытается ему что-то объяснить – оправдаться, что-то доказать, «обелить» себя. Не пыталась. И Канна это интриговало все сильнее. А заодно все чаще закрадывалась в голову предательская мысль о том, что «убийцы» себя так не ведут. Да и стервы тоже.
И тогда он раздражался на самого себя – ведь все же с ней понятно? Разбалованная большими деньгами дамочка – творит, что хочет, унижает, оскорбляет, творит криминал, сорит купюрами. Зачем он вообще думает о ней? Какого хрена не может избавиться от постоянно протекающего на фоне более важных мыслей анализа? Ему бы о Миле думать! Тосковать, черт возьми, ждать, когда же сам вернется домой, желать прижаться к теплому и податливому телу.
Мила в голову не шла. Зато из нее не вылезала Райна и все ее запомнившиеся образы: вот она сидит у костра одна – в руке палочка, в глазах печаль, – вот робко улыбается от того, что вывела всех из пещеры (и ведь вывела ведь, чертовка, сумела!), вот она аккуратно моет ботинки от грязи в ручье с упавшими на лицо волосами. Вот несмело протягивает руку ассасину, чтобы тот помог перебраться через скользкий камень, а после благодарит, вот светится от того, что видит Майкла…
А сегодня она вообще рассмеялась – да-да. Совершенно неожиданно для всех – звонко и радостно. Оказывается, пока они шли мимо странного места, где под ногами то и дело попадались странные золотистые светящиеся листья, ей прямо на нос уселась фиолетовая бабочка (и откуда только взялась?). И Райна расхохоталась!
Канн не смог припомнить, видел ли он ее до сих пор хохочущей. Напряг память – нет, однозначно нет. Грустной, задумчивой, с надеждой в глазах и без оной, печальной, похожей на философа, увлеченной готовкой, робкой, любопытной. Но не смеющейся. И почему-то ошалел от этой картины.
Райна смеялась.
И делалась при этом похожей на веселую озорную девчонку с красивыми темными глазами – завораживающее зрелище.
Ну, разве убийца может быть такой? Такой… искренней.
«Может. Убийцы могут быть всякими – они психи, и потому непредсказуемы», – убеждал он сам себя и нисколько не убеждался.
Почему она не злилась на него? Почему даже не рыкнула – ведь обиделась? Ну, осыпала бы парочкой ругательств – он бы понял.
А так Канн ничего не понял и потому намертво привязался к вопросу – а какая она – Райна? Где-то глубоко-глубоко внутри. Какая она – настоящая?
В полдень остановились у чудесного и живописного озера с хрустальной зеленоватой водой. Прежде чем ушмыгнуть за окружившую заводь растительность – «мне бы ополоснуться», – Райна снова всех накормила. Вновь поинтересовалась, что именно каждый желает видеть на тарелке, впервые получила прямой ответ от Баала – «мяса!», – улыбнулась и отправилась колдовать над странной посудиной. Следом за Баалом ожил и ассасин – попросил картошки с подливой. Канн чего-либо просить постеснялся и потому (совершенно непредсказуемо) получил на тарелке горку лапши с сыром и свиной нарезкой. Чертовски, как оказалось, вкусную. Поблагодарить «повариху» он, впрочем, постеснялся тоже – все выжидал удобного момента, а потом попросту не успел – Райна убежала «купаться».
