Впервые в жизни Канн почувствовал, как без причины колотится сердце. Почему? Потому что в ее голосе звучит грусть? Или потому, что теперь он точно не верил в то, что она убийца? Убийцы так не рассуждают. Даже очень хитрые и изворотливые.
– То есть для тебя ничего не поменялось?
– Нет. Просто появилась возможность делать то, что я хочу. Только… я все равно не делаю.
– А почему не делаешь?
– Нужно… правильное настроение.
«А его нет», – досказала за спутницу тишина. И Канн вдруг решился задать вопрос, который совершенно не собирался задавать, почему-то ему стало важно это выяснить:
– А как получилось, что ты меня помнишь?
– А ты меня?
Она явно пыталась уклониться от темы.
– Ну, я-то понятно. У меня профессия такая, что приходится мотаться с уровня на уровень. Я просто физически не имею права забывать. Но ты совершила шесть переходов. Шесть. И не забыла. Почему?
И впервые посмотрел на нее пристально. Внимательно и в открытую. А Райна взглянула на него и тут же отвернулась. Ответила болезненно просто:
– Наверное, потому что хотела.
После чего поправила рюкзак и зашагала быстрее.
* * *
Любить себя означает жить без страха. Не бояться, что кто-то осудит, скажет недоброе, не оценит по достоинству, не заметит хорошего. Любящий себя человек не теряет достоинства, когда слышит в свою сторону упреки, не отвечает грубостью на грубость, не ведется на провокации, продолжая следовать по своему пути молча, пребывая в гармонии.
Тот, кто любит себя, испытывает за себя гордость. Тот, кто любит другого, всякую гордость теряет – почему так странно? И как научиться любить другого, но при этом не потерять самого себя?
Обо всем этом Райна думала до того, как к ней с разговорами подошел Канн. Зачем подошел? Зачем разбередил душу? Захотел выспросить новую порцию подробностей, чтобы сложить в своей голове еще более ужасную, но цельную картину о том, какой стала Райна Вильяни?
А она не стала ни плохой, ни хорошей. В какой-то момент просела под давлением обстоятельств, ожесточилась, любя другого, забыла о всяком уважении к себе. Вот такая она. Райна.
Разговор закончился, а хорошее настроение уже так и не вернулось ни через час, ни через два. До вечерней стоянки она так и дошла, пребывая в раздрае.
И снова костерок, идущие мимо ее ушей беседы чужих людей, установка палаток, готовка. На ужин она попросила у котелка разного: мясного рагу для мужчин и запеканку для себя – соскучилась по творожному. А теперь сидела возле огня, смотрела на угли, силилась отогнать прочь плохие мысли – нужно просто уйти спать. Как можно раньше.
Сегодня навряд ли получится так просто заснуть – будет вертеться в голове разговор с Канном. Что он думает про нее теперь? Изменилось ли что-то от ее ответов? Нет, наверное, нет. Любовь так и живет в ней, а в нем отсутствует.
Дерьмово на душе. Тускло. Тяжело находиться рядом с тем, кто тебя не любит. Научиться чувствовать в такой ситуации гармонию, все равно, что искать спокойствия, намеренно сунувшись в толпу склочников.
Палочка прогорала; чай в этот раз она заварила некрепкий. Как стал готов, налила его в кружку, отошла к дальнему бревну, привычно устроилась в отдалении, хотела подумать о своем, погрустить.
Не вышло.
Он подошел вновь; Райна напряглась еще сильнее, чем в обед. Как только Канн присел рядом с ней на бревно, мысленно зашептала: «Уходи, пожалуйста, уходи».
Не надо разговоров о пустом, не нужно дурацких вопросов, «тестирований» – ей бы чуточку тепла, ласки, симпатии. Или хотя бы тишины. Тишина лучше, чем чувство, что он – вот он, он рядом, а ты вынужден прикидываться «нормальным» человеком – адекватным, не рвущимся внутри от чувств, не разваливающимся на части от тоски.
Не могла же она сказать: «Уходи, Аарон».
Или могла?
Наверное, сможет, если он так и продолжит сидеть рядом.
Зачем ты подошел? Зачем? Зачем я чувствую тебя так сильно, что делается душно? Почему не могу не смотреть на твои пальцы, ладони, не могу оторвать взгляд от сильных и крепких коленей? Зачем вся эта мука? Чужой… Чужой.
На пальце так и блестело кольцо.
– Райна…
Она не ответила. Спросить «что?» – сам продолжит.
– Ответь мне на один вопрос, пожалуйста, – «пожалуйста» навело и вовсе на неприятные мысли – обычно Канн вежливого общения не придерживался. – Почему мы идем туда, куда идем? На озеро.
Ее лицо одеревенело. Зря… зря он затеял эту беседу, зря она не ушла в палатку. Зря спросил.
– Просто идем.
– Зачем? Для чего тебе это?
– Чтобы «смыть грехи», разве ты не знаешь?
Она вдруг желчно усмехнулась. Душа на части, а тут еще и помогут со стороны – заложат взрывчатку и нажмут кнопку на детонаторе.
– Знаю.
– Тогда что?
– Я… не верю.
– Не веришь во что?
– Что ты виновна.
Ой ли! Тоска стала не просто тяжелой, она стала ядовитой.
– Почему же? Ведь знаешь, что я изменилась – превратилась в стерву.
– Что-то повлияло на тебя.
– Глубоко копаешь.
Теперь язвила она – обещала себе этого не делать. Она любит себя, любит… Ненавидит в этот момент. За то, что хочется раскричаться, разреветься, хочется удариться в истерику и не быть больше ни плохой, ни хорошей. Ей бы уже просто… не быть.
– Райна, поговори со мной.
Он намеренно делает ей больно?
– О чем, Аарон?
– Расскажи, что случилось с тобой в прошлом? Почему мы идем туда, куда идем? Ведь ты не убивала, я не верю.
– Я убивала, – ответ получился глухим, ровным, практически лишенным эмоций. Браво ей, а то ведь сердце исходит кровью.
А его голос звучал тепло, с сочувствием. Черт бы его подрал.
– Значит, были причины…
– Для всего бывают причины.
– Какие они были у тебя?
– Не тряси меня! Не спрашивай, не лезь в душу! Зачем тебе?
– Райна…
– Я убила его, убила, ты это хотел услышать? – она не выдержала, сорвалась. – Нет, не несчастный случай, как мне хотелось бы верить. Я помогла ему умереть. Намеренно.
– Кому, Райна?
– Не важно.
– Важно. Я мог бы помочь…
– Не мог бы.
– Мог бы. Все сделал бы.
Все сделал? Ей стало тяжело до слез, горше которых еще не было. Где он был, когда она искала его? Почему пропадал все это время? Почему не нашел сам? А теперь поздно… Она все это пережила, превратилась в Марго, век за веком жила со шрамами внутри и снаружи. Пыталась забыть. Его забыть.
