Зато теперь может спать в своей спальне, шерудить по кухонным шкафам в поисках знакомого на вкус кофе, заполнять пепельницы окурками доверху и без угрызений совести засиживаться в кабинете допоздна.
А еще он может привести сюда Райну.
Странная мысль – дикая и притягательная одновременно. Интересно, ей бы здесь понравилось?
«Не позволю жить с уродом. Никому не позволю».
Она не придет.
На кухне тихо – слишком тихо. Не гудел холодильник – специально купил новую модель (беззвучную), – не тикали часы, не слышалось ничьих шагов. Вновь «холостяк». Возможно, до конца своих дней.
Исходил длинными безответными гудками номер Райны; Канну стало грустно.
До половины второго он пролежал на кровати, затем поднялся, покурил, вновь натянул на плечи Баалову куртку (все равно возвращать и одежду, и авто), вышел за дверь и сел в чужую машину.
Через минуту уже ехал в сторону Реактора.
* * *
– У тебя есть пять минут.
Начальник оказался на месте. Жесткий и прямой, как лист металла, совершенно неулыбчивый. В руках он держал какой-то документ. Канн подумал о том, что бумажные листы представителям Комиссии не нужны – им хватало виртуальных экранов, – но обычные бумаги делали их похожими на людей.
Пыль в глаза. Был бы человеком, не отправил бы их к сухому озеру.
– Это было нечестно, Дрейк.
Голос Аарона прозвучал хрипло – выдал всю гремучую смесь клокочущих внутри чувств.
– Что «нечестно»?
Человек в форме на него даже не смотрел.
– Посылать нас к тому озеру.
– Да? А я думал, честно.
– Как можно было? Отправить своих в такой трудный поход для того…
Дрейк не дослушал, перебил:
– В тот поход просился ты сам, так мне помнится.
– Сам. Ладно! Но зачем было писать в приговоре Райны, что озеро ей поможет? Для чего?!
– Не помогло?
Канн покраснел от злости.
– Не помогло!
– Почему?
Кажется, Начальник его даже не слушал. И уж точно бровью не вел от того, что подчиненный сочится гневом из-за чьей-то «несправедливости».
– Потому что в нем не было воды! Вот почему! – кажется, он орал. – Потому что мы едва дошли до этого места, едва выжили, чуть кости не сложили в Черном Лесу, а потом…
Ему вспомнилась лежащая на дне сухого каменистого кратера Райна. И вновь живот скрутила боль.
– А что потом?
Дрейк Дамиен-Ферно поражал. Он один умел задать вопрос таким тоном, будто не выслушивал жалобы на жизнь, а интересовался тем, что произошло в сериале, который он пропустил по телевизору накануне.
– Потом! Дрейк! Там не было воды! Она шла, надеялась, терпела все сложности, верила, что после этого похода все изменится. Верила! А что получила в итоге?!
Еще чуть-чуть, и он вспыхнул бы ярким пламенем. Взорвался бы прямо в этом чертовом пустом кабинете, изошел бы на едкий дым, разлетелся бы на кусочки!
Дрейк на этот раз соизволил поднять глаза – бросил на стоящего напротив человека такой презрительный взгляд, что тот разом заткнулся. Лишь побагровел еще сильнее.
– Кажется, ты меня невнимательно слушал, Канн. Что я говорил тебе тогда, в ресторане?
Что? Аарон судорожно пытался вспомнить. Говорил, что озеро существует, говорил, что дойти можно, дал карты…
– Я говорил, что запер в этом месте энергию. Похожую на воду. Создал антураж в виде озера, чтобы было красиво. Говорил, что энергия эта похожа на воду. Похожа! Иногда она видна, а иногда…
И он позволил стратегу самому додумать концовку.
– Не видна? – спросил тот хрипло и окончательно опешил. – Так она просто… была… не видна?
– Ты и дальше будешь тут стоять или уже дашь мне поработать?
Аарон с глупым видом смотрел на зажатый в руке Начальника лист бумаги – поработать над этим? Так в озере… на самом деле была вода? Только невидимая? И это значит, что Райна…
– Так… ее шрамы…
– Канн, иди уже отсюда! – на этот раз взорвался Дрейк. – Все уже понял? Или еще не все?
– Все, все… я понял.
И стратег выбежал из кабинета, как пацан, едва не сшибив угол, едва не сорвав с петель дверь.
Райна! Райна! Он должен позвонить Райне!!!
* * *
Ланвиль.
Небо хмурилось с самого утра; Райна шагала, не останавливаясь. На ногах кроссовки, на плечах тонкая курточка и рюкзак. С ним привычнее.
Город вот уже час умывался дождевыми струями, блестел лужами, проливался на прохожих сверху и окатывал брызгами из-под шин. Сыро, свежо, прохладно. Мокли под прозрачными крышами автобусных остановок люди, мокла ткань разноцветных зонтиков, дороги и мостовые. Качалась битая каплями листва.
Несколько раз Райна замирала у окон, принадлежащих офисам агентств путешествий, – рассматривала цветные фотографии с незнакомыми местами, вчитывалась в горящие предложения, шептала названия незнакомых городов – станут ли они ей интересны после?
После.
После того, как она сотрет себе память?
Это решение пришло вместе с рассветом. Тяжелое, но окончательное и бесповоротное – да, она сделает это – обратится к сенсору. Дора была права – можно жить с покалеченной рукой или ногой, но едва ли можно выжить с покалеченным сердцем. Она забудет его – Аарона. Чтобы стало проще ему. Чтобы стало проще ей. И на прощание с любимым – с памятью о нем, – она выделила себе один день. Сутки.
В этот день она будет бродить там, куда поведут ноги, будет в последний раз тонуть в любви к нему, позволит себе вспоминать. Прокрутит, словно любимый фильм, каждый момент, каждую деталь, каждый их диалог. Вспомнит, как он выглядел, когда ехал в машине, сидя к ней спиной, каким притягательным казался, когда молчал по другую сторону костра, каким ощущался далеким, когда шагал по продуваемым ветрами холмам впереди… Вновь почувствует, как он пах, когда обнимал ее в палатке, каким был горячим, когда прижимал ее к себе, целовал. Мысленно увидит каждую прожилку на коже, сосчитает каждый волосок на его руке.
Ровно сутки.
С Информатором она уже пообщалась, задала тому один-единственный вопрос: «Вы дадите мне номер телефона лучшего сенсора Четырнадцатого Уровня?». Нацарапала цифры на бумаге, пролепетала «ясно» в ответ на предупреждение о том, что «согласие на контакт Информатор не гарантирует», не стала даже проверять, какую сумму списали со счета за звонок.
Номер есть. Остальное не важно.
Сотовый она оставила дома намеренно – ни к чему таскать его с собой. Все равно заветного звонка не прозвучит, а лишний раз портить себе нервы? Они и так ни к черту. Пусть будет грустно без телефона – одной, наедине с собой и своими бесценными воспоминаниями. Завтра их не останется.
