Материнская амбивалентность
Чего может желать мать для дочери, когда приводит ее в этот мир, если не всего самого лучшего – красоты, здоровья, ясного ума, богатства и т. п.? Это те самые пожелания, которые высказывают добрые феи, приглашенные к колыбельке «Спящей красавицы». Но старая ведьма (злая фея) тоже рыщет вокруг, изнывая от злости из-за того, что не была приглашена на праздник, она-то и налагает заклятие: загадочное предсказание об уколотом о веретено пальце, когда дочка вырастет и будет готовиться к замужеству; капли крови, которые выступят на теле юной девственницы; глубокий сон, который может продлиться так долго, что не останется никого, кто мог бы присутствовать при триумфальном пробуждении ее женственности.
Добрые феи, злые феи. Добрые матери, злые матери. В сказках все эти феи представляют отсутствующих матерей, или тех, которые не могут быть названы прямо. Разве феи, окружившие колыбель, не символизируют противоположные ипостаси матери, потерявшей голову от любви и полностью сосредоточенной на маленькой девочке, которую она только что произвела на свет? Полностью или почти полностью, потому что в самом укромном уголке ее любящего материнского сердца может быть спрятано маленькое скверное желание – чтобы та, другая, даже если она и есть плоть от плоти ее, была бы все-таки только ею и такой же, как она. Именно в образе старой ведьмы, в большей или меньшей степени существующей в каждой женщине, проявляется материнская амбивалентность в отношении к собственной дочери. И кто знает, желая родной дочери только блага и столь многих благ, она все-таки, может быть, втайне желает ей совсем немного, но зла?..
Эмоциональная амбивалентность, и сегодня это уже широко известно, составляет основу любых человеческих отношений. Если мы добровольно принимаем, что образ матери воспринимается дочерью амбивалентно, то соответствующее восприятие у матери не признается с такой же легкостью (См. об этом работы Ж.Бутонье и Х.Дейч). Его просто стараются не замечать, не называть и не признавать, чтобы не «сглазить», опасаясь дурных последствий темных чувств, которые, однако, имеют все права на существование, даже если они сильно тревожат ту или того, кто их испытывает. Старая ведьма, в конце концов, имеет полное право желать маленькой принцессе всего, чего она хочет, до тех пор, пока она не переходит от предсказаний к осуществлению своих смертоносных пожеланий, ведь вокруг колыбели собирается достаточно добрых фей, чтобы обеспечить будущее малышки. Неужели все-таки лучше, чтобы ведьмы там не было видно, словно ее и в самом деле не пригласили на праздник? Ведь именно за это она и будет мстить.
Матери нарциссического типа
Если кто-либо все еще сомневается в существовании ревности у матерей, само существование волшебных сказок прекрасно подтверждает ее всеобщность. Так, например, сказка о Белоснежке напоминает, что женщины нарциссического типа, не способные смириться со своим старением и внешним увяданием, воспринимают дочь, особенно самую младшую, как угрозу своему имиджу, которым они дорожат больше всего на свете. Всю свою идентичность они выстраивают на его основе (Б.Беттельгейм, «Психоанализ волшебных сказок»). И подобная ревность проявляется специфически в отношениях с дочерьми, так как именно дочери обладают потенциальной женственностью.
Мачеха Белоснежки испытывает к своей падчерице разрушительную, всепоглощающую ревность. Выйдя замуж за короля – вдовца, отца Белоснежки, она становится королевой, а волшебное зеркало – ее первым и главным подданным. Она допрашивает периодически его по поводу своего абсолютного превосходства: «Зеркало, милое зеркало, скажи мне, кто самая красивая женщина в моем королевстве?» Все идет хорошо до тех пор, пока зеркало исправно исполняет свою роль и поддерживает ее нарциссизм: «Вы самая красивая в нашей стране, госпожа».
Но однажды случается катастрофа: «Королева, вы самая красивая, но Белоснежка в тысячу раз прекраснее вас». Утверждение ее превосходства вызывает у королевы чувства насколько жестокие, настолько же инфантильные: «Спесь проснулась в ее сердце вместе с ревностью, и начала расти, как прорастают сорняки, не давая ей ни сна, ни отдыха, и мучая и днем, и ночью».
Хотя Белоснежке всего семь лет, ревность не собирается ждать ее полового созревания, она проявляется открыто в том возрасте падчерицы, который называют «рассудительным», – именно в этом возрасте девочки сами приходят к выводу, что их мама на самом деле не самая красивая женщина в мире (этот факт навел Бруно Беттельгейма на мысль, что озвучивает зеркало именно голос маленькой девочки). Однако совсем не очевидно, что привлекательность семилетней девочки несет угрозу женственности и обольстительности матери. Не является ли это скорее, как в случае, описанном в романе «Все, что у них осталось», преимуществом дочери в глазах отца, которое также оспаривается? В сказке король примечателен своим отсутствием – именно это и делает его столь значимым в соперничестве между его женой и дочерью. Может быть, некоторые матери, чьи отношения в паре остаются основанными на совращении инфантильностью, которое они открыли для себя в возрасте семи лет, начинают испытывать ревность к собственным дочерям, когда те достигают возраста открытого соперничества не из-за внешней красоты, а из-за места рядом с мужчиной?
Королева переходит к активным действиям. Она призывает охотника: «Ты должен взять девочку и отвести ее в лесную чащу, я не желаю больше видеть ее поблизости. Там ты убьешь ее и принесешь мне в доказательство ее печень и легкие». По Бруно Беттельгейму, охотник – это бессознательное представление об отце; он не в силах отказаться и ослушаться королеву, но он оставляет жизнь девочке, убивая вместо нее оленя. Ревность не знающей об этом королевы не стихает: может ли она рассчитывать на единственное место рядом с королем, которое не нужно оспаривать у дочки?
Белоснежка, как известно, была тепло встречена новой семьей, состоящей из семи гномов. Лишенные сексуальности, но способные инициировать овладение женскими премудростями, они могут позволить девочке взрослеть вне досягаемости для материнского преследования. Королева, тем не менее, не сложила оружие, она является еще трижды, переодетая в «старую бродяжку» и в старушку, и старается воплотить в жизнь свои смертельные угрозы. Она старается завлечь Белоснежку, ставшую подростком, используя атрибуты женственности: «красивую тесьму, сплетенную из трехцветного шелка», с помощью которой королева пытается ее задушить; отравленный гребень, а затем – красивое яблоко, отравленное только с одной стороны, выступающее символом проявления их общего сексуального желания.
Так смертоносная ревность матери опасно маскируется под женскую инициацию, которой вполне оправданно желает ее дочь, и чего она как раз и ждет от матери. Но это обещание женственности оборачивается у ревнивой матери попыткой убийства – оно служит ей оружием, направленным против дочери, и несущим ей смерть. Таким образом, матери нарциссического типа, вместо того, чтобы проецировать на дочь собственные нарциссические устремления и возрадоваться ее успехам, избавляются от той, что возвели в ранг соперницы.
Повторяем: речь идет здесь, согласно Бруно Беттельгейму, не о реальной ревности матери к дочери, а о проекции ревности дочери к матери: «Так как ребенок не может позволить себе испытывать ревность к одному из родителей (это слишком угрожает его безопасности), он проецирует собственные чувства на него (на нее). «Я ревную к преимуществам и прерогативам матери» превращается в тягостную мысль: «Моя мать ревнует ко мне». Чувства подчиненности, самозащиты перерождаются в чувство превосходства» (Б.Беттельгейм). Итак, мы подошли к изначальной схеме и всем известной теории Эдипова комплекса: «только ребенок может ревновать своих родителей, а ревнивые матери существуют только в воображении излишне мечтательных девиц».
