Он вернулся в Западный Берлин с блокнотом, полным набросков. Георг ждал его в кафе неподалеку от границы. Ему показалось, что кто-то повернул выключатель – после долгой обесточки зажглись все лампы сразу, и забурлила современная жизнь.
В кафе он спросил себя, стоило ли рисковать. На выходе из музея он опять заметил филера. Этот довольно потертый тип сопровождал его до самого перехода на Циммерштрассе.
– Самое худшее, что может случиться, – они больше тебя не впустят. Или другая крайность – выдворят.
Но Виктор был далеко не так уверен:
– А что будет, если они заподозрят меня в шпионаже?
– Ты искусствовед, к тому же официально приглашенный, что здесь похожего на шпионаж? А если они узнают, чем ты на самом деле занимаешься, «Штази» тут же занесет твое имя в платежную ведомость. Тебя выберут почетным членом партии. Получишь звание «Герой труда»! Сам подумай – фальсификатор, водящий за нос мерзких западных капиталистов.
Разумеется, подделывать работы, хранящиеся за «железным занавесом», имело свои преимущества. На запад от Эльбы к услугам экспертов старые фотографии, бледные копии и описания работ. Карл Блехен, например, чьи пейзажи с руинами волновали Виктора несказанно – он ведь и сам видел этот современный немецкий ответ на гибель Помпеи, – Карл Блехен был представлен в восточном секторе намного лучше, чем в западном. То же касалось и Вайтша, и Граффа, и других значительных художников дюссельдорфской школы. С помощью связей Рюландера, человеческой наивности и собственной неслыханной наглости он стал одним из немногих, кому было позволено регулярно посещать восточные музеи.
– Сколько поездок тебе нужно? – спросил как-то Георг.
– Большинство работ я видел и раньше… Мне нужно просто-напросто освежить память, проверить использование материалов… В общем, еще две-три поездки.
– А что, если мы начнем продавать картины по ту сторону Бранденбургских ворот? Говорят, у политруков полно денег, в том числе и западной валюты. Как ты считаешь?
– Слишком рискованно. Не забывай, что Виктор Кунцельманн должен беречь свою репутацию.
Георг посмотрел на часы.
– Как и я, – улыбнулся он. – А сейчас труба зовет – рядовой морской пехоты Джесси Вильсон не любит ждать.
Неофициальный бойфренд Георга, красивый двадцатидвухлетний парень со Среднего Запада, в будни дежурил на радарной установке в Целендорфе. По вечерам же, если не было служебных дел, надземкой добирался до центра и в конторе Георга полностью менял облик. Человек, перешагнувший порог конторы в парадной форме морского пехотинца и белой фуражке, не имел ничего общего с покидавшим ее полчаса спустя двуполым существом, в макияже, с подведенными глазами и светлыми румянами, в мужских туфлях на каблуках, джинсах и щедро распахнутой гавайской рубахе.
Виктор никогда в жизни не видел, чтобы мужчина вел себя настолько женственно, кокетливо почти до невыносимости, чтобы кто-то так свирепо душился, вилял задом. И в дополнение ко всему – набор дешевых колец на каждом пальце… Виктор никак не мог решить, претит ли ему эта фривольная манера или импонирует. Это был настоящий современный гомосексуал, может быть, даже гомосексуал будущего. У него не было никаких комплексов, он вел себя свободно и даже вызывающе, любил современный джаз и курил марихуану. Он вовсе не стеснялся своей ориентации. Наоборот, похоже было, что он ею гордился – в неслужебное время, разумеется. На службе ему хватало ума выступать в образе грубоватого гетеросексуала, готового поставить на место любого зарвавшегося педика. Но Джесси упрямо утверждал, что придет час, когда даже в морской пехоте перестанут дискриминировать гомосексуалов. Он не был активистом и стратегом, как Нильс Мёллер, он был скорее блистательным тактиком – Джесси точно знал, когда он может не скрывать, кто он есть, и когда лучше держать свою нетрадиционную ориентацию в секрете. Виктор бешено ревновал обоих, прекрасно понимая, что это не истинная ревность, что его ревность всего лишь эвфемизм, ревность просто одалживает свое имя одиночеству.
Это чувство, чувство безмерного одиночества, в последние годы как-то изменилось – оно стало глубже и мрачнее. Он не должен был спать с Георгом, не должен быть давать волю любопытству и жажде нежности. Они потом никогда не вспоминали тот вечер. Но некоторые события оставляют как бы цезуры во времени, время словно останавливается на них в недоумении, а потом начинается снова. Эти события необратимы, и последствия их никому не дано предугадать.
В Берлине параграф 175 был по-прежнему в силе, причем по обе стороны границы. Множество старых законов были изменены в угоду победителям, но не закон об однополом разврате. Георг рассказывал о полицейских облавах в Тиргартене, о преследованиях переживших войну гомосексуалов, об активистах, которых хватала полиция и бросала в тюрьму за выдуманные преступления… И все же, несмотря ни на что, чувствовалось приближение нового времени. Гомосексуальные мужчины и женщины начинали организовываться. Либеральные силы становились все заметнее; мелкие сдвиги во взглядах и даже в языке неумолимо меняли мир. В старом районе вокруг Ноллендорфской площади возникали новые клубы, места встреч, на частных квартирах появлялись коктейль-бары. Общества с вполне невинными названиями устраивали дискуссионные и танцевальные вечера.
Именно в такое место и угодил Виктор. Они пришли туда с Георгом и Джесси, но те, подкрепившись несколькими ромовыми коктейлями и сигаретами с марихуаной, куда-то исчезли. Оставшись в одиночестве, он решил, что пора предпринять что-то радикальное… Он сидел за столиком в патрицианской квартире на Бюловштрассе, переделанной в клуб. Перед богатым баром стояли, беседуя, только мужчины. Патефон играл танго. Кто-то танцевал, другие, не скрываясь, целовались – поступки, которые еще несколько лет назад были немыслимы, становились реальностью. Виктор уже слышал о приватных вечеринках, где участники менялись партнерами… он предполагал, что Георг не так уж верен Джесси Вильсону, а Джесси в свою очередь тоже не упускает случая поразвлечься. Просто Георг из уважения к пуританской, как он считает, морали Виктора не посвящает его во все детали их отношений.
Густав Броннен, вдруг подумал Виктор, Густав Броннен… это как раз тот человек, который может помочь Виктору Кунцельманну избавиться от пояса невинности. Густав Броннен – фальсификатор и мошенник, попавший за это в лагерь… Умерший, но чудесным образом воскресший, как Лазарь, Густав Броннен может помочь ему вырваться из кунцельманновской моральной тюрьмы.
Он допил коктейль с ромом. Чуть поодаль на диване в одиночестве сидел человек. Все равно, с кого начинать, подумал он. Что за разница?
– Похоже, вы нуждаетесь в обществе? – Виктор подошел к незнакомцу.
Слух резануло от фальши этих слов, но человек на диване неожиданно предложил ему присесть рядом.
Этот человек, чье имя он так и не запомнил, рассказал, что снимает квартиру неподалеку. Собственно говоря, он не любитель таких заведений, как это, но все равно не смог удержаться. Он работает слесарем-сантехником, объяснил он, но на работе, понятное дело, молчит о своих предпочтениях. Там он рассказывает похабные анекдоты и свистит вслед проходящим девушкам. Он подумал немного и, извинившись, неожиданно сообщил, что ему претит находиться в одной комнате с гомосексуалами. Он сам себя презирает, что не может сдерживать свои гомосексуальные порывы. Он только и мечтает, чтобы стать таким, как все. Умом он понимает – это извращение, но сделать с собой ничего не может. Ему кажется, с ним в детстве что-то произошло и это что-то дало толчок его интересу к мужскому полу. Может быть, виной тому его мать. Он был единственным ребенком, она его обожала, а он постоянно льнул к ней. Может быть, этот тесный физический контакт с матерью и привел к тому, что нормальный половой интерес к женщинам постепенно выветрился из подсознания? Он много раз пытался наладить взаимоотношения с женщинами, даже был помолвлен. Это продолжалось почти год. Но чувства ему не подчинялись, он не мог любить женщину. А мужчины вызывали в нем зверское желание… Он презирал себя за эту слабость и хотел любой ценой от нее избавиться. Если бы это была рука или нога, сказал он, я бы не задумываясь отрубил ее… Один раз он попытался обратиться за помощью – есть врачи, которые берутся лечить такое, разве вы не слышали? Это называется «аверсионная терапия». Метод поначалу был разработан для лечения алкоголизма, потом его стали применять и при сексуальных отклонениях. Они на экране показывают порно и параллельно используют электрошок. Тебя привязывают к креслу ремнями с металлическими пластинками и начинают показывать фильмы… очень и очень возбуждающие фильмы, мужчины делают друг другу минет, онанируют… и тут – бац! – электрошок. Они уверили его, что он таким образом вернется к нормальным сексуальным запросам, сможет завести жену и детей, как все нормальные люди…
