Речь господина Полянски псевдоаристократической вычурностью напоминала геральдический щит его же фирмы (хотя более внимательный слух уловил бы в нем откровенно приказчицкую приторность). Господина Полянски на самом деле звали Виланд Рот. Он зарабатывал на жизнь как артист в варьете для мужчин на Винтерфельдтплац. Работа гомосексуального артиста в Западном Берлине не принадлежала к числу высокооплачиваемых, поэтому за приличный гонорар он был готов на любой заработок. К тому же Рот был активистом, он неустанно боролся против распространенной в обществе гомофобии, поэтому когда его знакомый (а также, будем честными, любовник на одну ночь) Роберт Броннен рассказал ему о миллионере, которого они собираются облапошить, он с удовольствием согласился, чувствуя себя еще и борцом за правое дело.
Все более и более вдохновляясь, он пригласил общество в зал, который в обычной жизни служил Виктору Кунцельманну берлинским ателье.
– Наши дороги с господином Бронненом, если не считать приятного телефонного разговора, доселе не пересекались, – сказал господин Полянски, предлагая директору сигарету. – Но реноме фирмы «Братья Броннен» вызывает огромное уважение, так что я не мог не пойти ему навстречу. А вы, господин Ульссон, насколько я понимаю, известный в Европе коллекционер. Если не ошибаюсь, особый предмет ваших интересов составляет скандинавская живопись времен барокко?
– У господина Ульссона очень мало времени, – сказал Роберт Броннен с еле заметной нервозностью.
– Да-да, я понимаю… Конечно, конечно… Время – деньги. В таком случае мы без всяких предисловий предложим господину директору взглянуть на наши раритеты.
На входе в зал их окинул подозрительным взглядом чернокожий военный в парадной форме американской армии. Директор Ульссон понял, что аукцион придает очень большое значение безопасности – это произвело на него впечатление, значит, речь идет и в самом деле о больших ценностях. На латунной бляхе, украшающей левый нагрудный карман охранника, он прочитал имя: «Вильсон».
– Мы нанимаем охрану с почасовой оплатой, – объяснил Полянски, приглашая гостей в зал, – не доверяем, знаете ли, обычным охранным бюро. А американские мальчики рады каждой марке. Вильсон дежурит эту неделю. У нас за последнее время собралось много бесценных работ…
Они вошли в помещение, напоминающее склад. К разгораживающей комнату ширме были прислонены несколько предназначенных для аукциона картин, оставленных анонимным, но очень и очень состоятельным владельцем. Петри Ульссон сразу отметил, что обратные стороны картин были усеяны различными сертификатами и наклейками. Это его успокоило, но он попросил поскорее показать сами картины.
– Когда у вас аукцион? – спросил он, оглядываясь.
– Точная дата – уверен, что господин Броннен вас уже информировал, – еще не определена. Картины все еще приносят. «Адлерсфельд» в Берлине всего год. Наше основное предприятие, как вам наверняка известно, в Мюнхене. Здесь у нас пока еще нечто вроде испытательного срока.
– Но вы ведь ничего не будете иметь против, если я кому-то поручу участвовать в аукционе от моего имени?
– Естественно, если вы сами не имеете возможности присутствовать.
– Я уже рассказал господину Полянски о ваших пожеланиях, – вставил продавец картин Броннен, – и вы может участвовать в аукционе анонимно.
Петри Ульссон довольно разглядывал поставленную перед ним картину. Он отмахнулся:
– За каким чертом мне толкаться на этом аукционе, где я никого не знаю? Да еще в чужом городе. Оставлю представителя. Я знаю сумму, которую готов заплатить, и могу назвать ее прямо сейчас. Главное, я посмотрел картины.
Он не мог оторваться от полотна под названием «Охотник с собакой». Согласно проспекту, работа была написана Эренштралем в 1672 году. На фоне ателье художника, хорошо знакомого Ульссону из книг и альбомов, стоит охотник с собакой, закаленный лесной жизнью, загорелый и мускулистый… странный, словно испытующий взгляд, направленный прямо в душу зрителя. Богатая, типичная для барокко палитра, глубокие тени, чистые краски. Масса аллегорических деталей… директор понимал далеко не все, но сообразил, сколько часов провел художник за работой. Наверняка в свое время картину заказал очень состоятельный и очень искушенный человек.
– Картину недавно реставрировали, – сказал Полянски, соорудив мину знатока – на взгляд Броннена, довольно-таки пародийную. – Полотно было слегка повреждено, а на обратной стороне нашли следы пенициллина… Взгляните, на раме до сих пор видны ходы термитов и след старинного рубанка…
– Реставратор отлично поработал! Я давно мечтал иметь такую штуковину, – сказал заметно тронутый директор Ульссон. – Но на скандинавском рынке предложение почти исчезло…
– И на континентальном то же самое! Мы посоветовали владельцу обратиться в «Буковскис» в Стокгольме или в «Брун Расмуссен» в Копенгагене, возможно, там бы он получил больше, но в данном случае мы имеем дело с эксцентриком или, хотя это слово в нынешние времена вовсе нас, немцев, не украшает, с патриотом. Эренштраль же в равной степени немец и швед. Я думаю, владелец картины будет рад, что картина ушла к вам, если, конечно, вы выиграете аукцион.
За ширмой, наверное, реставрационная мастерская, решил директор. На столе лежат инструменты… все, как на любом аукционе, что в Стокгольме, что в Хельсинки.
– И какая исходная цена? – спросил он.
– Сто тысяч марок.
– Серьезная сумма.
– Не для работы такого качества и значения.
Господин Полянски, олицетворенное спокойствие, протянул директору газету с фотографией похожей картины.
– Вариант той же картины, только поменьше, в прошлом году продан коллекционеру в Гамбурге, – сказал он. – Тут кое-что написано, если господин Ульссон пожелает прочесть. Известный искусствовед пишет о работе, причем, знаете ли, очень и очень лирично… Впрочем, если вам начальная цена кажется слишком высокой, мы можем предложить другие объекты… Взгляните вот на это панно… Могу раскрыть секрет – неподписанная работа итальянского барокко. Начальная цена ниже. Опять же, это желание нашего эксцентричного коллекционера, оценивать картины, не входит в круг наших обязанностей. Если бы не профессиональная этика, знаете ли, я сам бы поучаствовал в аукционе… Это панно может оказаться очень ценным… все зависит от экспертизы – возможно или невозможно установить имя автора.
Панно, о котором говорил Полянски, стояло у противоположной стены. На нем был изображен чернокожий всадник на белом коне. Резкие контрасты, фон – исключительно различные оттенки серого. Забавно – всадник на картине чем-то напоминал американского охранника в прихожей.
– И кто же автор?
– Возможно, Караваджо.
У директора Ульссона, человека, привыкшего держать свои чувства в узде, отвалилась челюсть. К счастью, ни он, ни его секретарша не заметили свирепого взгляда, которым Роберт Броннен наградил Виланда Рота. Ты заигрался, говорил этот взгляд, ты перешел границы правдоподобия.
