– Там и крутятся деньги, – сказал он. – Людям надо есть. Особенно легко подделать карточки для отпускников.
– А риск? Думаю, это подпадает под законы военного времени.
– Для таких профессионалов, как мы? Ничтожно мал.
– Тогда мы должны создать сеть распространителей, – предложил Мориц Шмитцер. – Несколько уровней, и желательно, чтобы они друг друга не знали.
Так и порешили.
Они изготовили рельефную модель герба на резиновой пластинке. Отпечаток, сделанный со слабым раствором азотной кислоты, оказался настолько совершенен, что подделка не выявлялась даже на просвет. Необходимые штемпели они раздобыли еще заранее, и коллекция их пополнялась – теперь они владели печатями большинства крупных регионов и городов. И пока Георг через разного рода сомнительных посредников искал нужную бумагу, Виктор изготовил печатные матрицы. Наконец, после нескольких месяцев подготовительных работ, типограф на Августштрассе получил добро и запустил станок.
За несколько месяцев они продали тысячи фальшивых продуктовых карточек в Северной Германии. Берлин решили оставить в покое – Георг посчитал слишком рискованным продавать подделки в собственном дворе. Да, фальсификаты – само совершенство, признавал он, их почти невозможно разоблачить, но он боялся стукачей. Для надежности, как и посоветовал Мориц, они создали многоступенчатую сеть посредников. Распространяли карточки акулы черной биржи – за соответствующее вознаграждение, разумеется. Всю прибыль после продажи первой партии – а это было немало – братья Броннен с помощью Рейхарта переправили в стокгольмский банк.
Пребывание Рейхарта в квартире подружек Ковальски становилось все опаснее. В конце концов Сандра упросила Виктора сделать путевые документы. Он выбрал шведскую визу – во-первых, ее сравнительно легко подделать, а во-вторых, деловые поездки в эту страну для немецких граждан были разрешены. Он рассматривал эту задачу как своего рода вызов его мастерству. Украденный паспорт они нашли довольно легко, а вот заменить фотографию и шведские визовые печати потребовало немало работы, не говоря уже о выездной визе – ее он нарисовал от руки чернильным карандашом и зафиксировал водоотталкивающим раствором парафина.
Рейхарт должен был ехать под именем Карл фон Борриес, цель поездки – приобретение подшипников для производителей лодочных моторов. Виктор проводил его на Лертер Банхоф. Паровоз уже пыхтел на путях, окруженный облаками пара и робких надежд. Высоченный Рейхарт был одет в двубортный костюм с партийным значком в петлице. У ног его стоял чемодан с двойным дном, где лежали двести тысяч рейхсмарок в ассигнациях. Он получил подробнейшие указания, как положить деньги на счет в Шведском Отдельном банке. Под подкладкой костюма была зашита доверенность, выданная фирмой «Марки и автографы» братьев Броннен.
По перрону слонялись солдаты на побывке. Группку детей отправляли в деревню, чтобы дать передохнуть от тяжких военных будней. Военный врач осматривал направляющийся на Восточный фронт санитарный поезд.
– Может быть, еще увидимся, – сказал Рейхарт. Они стояли в стороне, за газетным киоском. – Если они не остановят меня на таможне за вывоз валюты.
– Ничего страшного. Тебе же нужны деньги на подшипники. Разрешение на вывоз вложено в паспорт. Если начнут шерстить чемодан, предъяви.
– Спасибо тебе за все!
Рейхарт со своими чуть экзотичными южноевропейскими чертами лица был очень красив. Он пожал Виктору руку, и Виктор ощутил в этом рукопожатии искреннюю нежность.
– Не о чем говорить, – сказал Виктор, – надеюсь, мы и в самом деле скоро увидимся. Может быть, в Стокгольме? Кто знает, а вдруг мы все туда удерем в один прекрасный день?
– Ты же знаешь, мне надо продолжать… – Рейхарт понизил голос, хотя вряд ли кто мог их услышать в таком шуме. – Надеюсь, знакомые в Стокгольме мне помогут. На фронте есть мертвые зоны. Шведские корабли по-прежнему ходят в Англию, прямо через заграждение в Скагерраке. А вот из Англии будет труднее… Может быть, удастся попасть на североморский конвой в Мурманск. Если повезет, через полгода буду в Москве.
Он внезапно, без всякого предупреждения, наклонился к Виктору, сжал его лицо в ладонях и крепко поцеловал. Виктору показалось, что поцелуй этот длится вечно. Он резко отстранился и в ужасе оглянулся. Слава богу, похоже, никто не заметил.
– Ты с ума сошел, – сказал он. – Хочешь, чтобы нами занялось гестапо?
Рейхарт улыбнулся:
– Только не тобой, Виктор. Ты родился под счастливой звездой. С тобой никогда ничего не случится…
– Тебе пора. Я нервничаю…
– Надеюсь, мы и в самом деле увидимся. Одна ночь любви – и я счастлив.
Рейхарт легко дотронулся до его груди. Виктор никогда даже и не предполагал, что Рейхарт может оказаться одним из них; такие уж времена, все вынуждены носить маску… Рейхарт вошел в вагон, даже не оглянувшись.
Через неделю они получили из Стокгольма невинную открытку. После общих слов о погоде и красоте местных жителей записка заканчивалась фразой «Bis bald in Berlin»
[51], что означало: путешествие прошло благополучно, деньги положены в банк.
К лету 1942 года братья Броннен, беженцы из Судетов, стали весьма состоятельными людьми. Беда была только в том, что они не знали, как воспользоваться своим богатством. Они даже не знали, как, не вызывая подозрений, легализовать накопившиеся у них деньги. Приходилось в самом буквальном смысле зашивать их в матрас. Никаких роскошеств они себе позволить не могли, в эти нелегкие времена они сразу обратили бы на себя внимание, а вывезти валюту можно было только контрабандой. Они подумывали, не уехать ли из Германии по фальшивым документам, но в июне Морица призвали в армию, и Георг отказался что-либо обсуждать.
– Я не могу оставить его в беде, – сказал он. – Пока он не будет в безопасности, я останусь здесь.
Работа с продуктовыми карточками шла сама по себе. Почтовыми марками никто не интересовался, а Георг, не спавший ночи напролет из-за беспокойства о своем любовнике, перестал заниматься автографами. Чтобы как-то разорвать этот порочный круг, они решили временно закрыть лавку…
Виктор все лето шатался по открытым кафе и пил суррогатный кофе. Иногда ездил с Сандрой Ковальски купаться на Ванзее. Настроение в городе резко изменилось. Союзники завоевали воздушное пространство в Европе, и британские бомбардировщики, специально сконструированные для дальних полетов, совершали регулярные налеты на Берлин. В центре то и дело встречались разрушенные дома, напоминавшие Помпеи после извержения Везувия, все чаще слышался вой пожарных сирен.
В июле бомба угодила в дом в соседнем квартале. В пожаре погибло тридцать человек. Виктора больше всего испугала даже не непосредственная близость катастрофы, а то, что налет был среди бела дня, словно бы союзникам нечего было бояться.
Война подкрадывалась все ближе. Ползли упорные слухи о массовых уничтожениях евреев в польском генерал-губернаторстве. Многие не верили, но Виктор не сомневался ни секунды – он уже знал, на что способен режим. Многие годы спустя он упрекал себя только в одном – что он не понимал масштабов происходящего, не сообразил, что слухи были только бледной тенью невероятной правды. Но ведь среди его знакомых, кроме эмигрировавшего Майера, евреев не было. В его круг общения входили другие люди, чье существование тоже было под угрозой.
