– Ты знаешь, что он мне предлагает?
– Жениться?
– Зачем?! Нет! Мне это и не нужно. Он мне предлагает…
Татьяна пошла за сумкой, оставленной в прихожей, достала для этого случая распечатанный на принтере любовный договор:
– Вот.
Землякова начала читать. Читала внимательно и долго, не хватало только красного карандаша – лежал бы рядом, начала бы подчеркивать и ставить вопросы ко всем пунктам.
Таня мужественно ждала.
– Красиво, но он изувер, твой джазист, – сказала наконец Землякова, отодвигая от себя текст.
Люся кипела от возмущения – прочитанное не укладывалось в голове.
– Это же надо такое придумать! Он не псих, а? Его надо сразу послать. Сразу, немедленно! Твой Федор по сравнению с ним ангел… С крыльями! – Добавила по складам: —Боль-ши-ми.
– Целый год мы будем жить вместе, а дальше видно будет. Что тут такого? Люсь, это целый год… – хотела еще что-то возразить Ульянова.
– «Вместе» – нигде не написано!
Татьяна схватила текст со стола и взглядом, как с горы, пронеслась по нему.
– Можешь не искать. Там про «вместе» ничего нет. Это изуверский документ. Он тебя не любит – это же видно. Попробовал бы мне Игорь такое предложить! Тань, нам не нужны экспромты-импровизации, эксперименты, нам нужны нормальные, крепкие мужики, нормальные отношения. Он в тебе не заинтересован. Он боится. И будет бояться – ты должна это понять!
– Ты не права. Я видела уже эту любовь «до гроба», сама знаешь, чем она заканчивается!
Перед тем как лечь в постель – у Земляковой на Николиной Горе Ульянова не осталась, – жгуче хотелось вернуться к своему компьютеру и задать Васильеву единственный вопрос. Зашла в Интернет, написала письмо: ездила к подруге, звонил сын из Лондона, скоро приедет, а в конце спросила:
«А жить мы будем вместе»?
Ответ был готов уже утром:
«Привет, Ту. Вместе, конечно, а вообще как хочешь. Я тут знаешь вчера чего удумал?
Почему Адам съел плод, который дала ему Хава? Скажем, Адам был в игривом настроении и по легкомыслию вкусил? Или потому, что вслед за ней, именно за ней, она была первая, она обратила его внимание (сознательно или случайно), но он увидел, как красив этот плод, как он светится, как аппетитен и хорош для развития ума, души, тела? А может, потому, что он был провидцем и сознательно положил начало истории человечества, все изначально предчувствуя и зная?
Может быть тысяча всяких теорий по этому вопросу. Но, возможно, было так, как придумал я. Адам безумно любил Хаву. Любил в самом полном смысле слова, и когда увидел, что она уже откусила от запретного плода, он вдруг понял, что еще немного, и она умрет, ее отнимут. Весь Эдемский сад для него рухнул, все вокруг потеряло всякий смысл. Вероятно, от него не было скрыто, что Бог даст ему взамен другую женщину, но он хотел именно ее, только ее, он не хотел другую! Без нее – невыносимо! Он мечтал быть только со своей любимой Евой, куда бы она ни шла, в любой другой мир, в ад, на грешную землю – ему все равно. И тогда он взял из ее рук плод, яблоко, и откусил тоже. Может, вот так все было? Как ты считаешь?»
15
Поднимаясь в прозрачном лифте, полностью забитом молодыми людьми, в бизнес-центр, где располагался офис «Renatus Group», Сергей Зобов и Петр Шишканов синхронно с завистью думали о высоких зарплатах стоящих рядом: за что они получают бешеные деньги, что делают – бумажки перекладывают?
На восемнадцатом этаже они вышли из лифта и, приложив гостевую магнитную карту к специальному устройству, прошли в просторный холл компании, которая теперь осталась без своего владельца и директора. Навстречу им бежала встревоженная, соскочившая с обложки глянцевого журнала секретарша.
– Вы к нам? Вы следователи? Вы по убийству? – с детским испугом спросила она. – Мы вас ждем. Фарид Гулямович ждет.
«Опять татарин. Одни татары! Какое-то монголо-татарское нашествие».
Зобов внимательнее посмотрел на сопровождавшую девушку – с подозрением, она тоже из этих, – но по приметам выходило русская, и он довел свою нехитрую мысль до конца: «…а девки у них русские».
Они быстро познакомились со спортивным сорокалетним восточным красавцем – заместителем директора. Зобов сразу после первых слов предложил перейти на «ты». Фарид Гулямович распорядился, чтобы принесли кофе, и сказал, что готов все рассказать.
Зобов и Шишканов еще по дороге в «Renatus Group» обсуждали, что им надо узнать. По предварительному раскладу, по опыту, как ни крути, встреча имела ознакомительный характер. Зобов поинтересовался о направлениях деятельности, о последних сделках, о конкурентах и получил от заместителя директора вполне внятные, здравые, не вызывающие подозрений ответы; из них получалось, что зацепиться просто не за что.
– Лет пять назад, даже больше, у нас были проблемы, – сказал зам, – а теперь мы нашли свою нишу.
– Нишу или крышу? – пошутил Зобов.
– Нет, нишу, – не поддержал такой тон зам. – Именно нишу.
Но Зобов не верил «капиталистам», не верил, что в России есть честный бизнес, и всегда в жарких спорах в следственном отделе на политические темы не говорил, а истошно кричал: «Никогда, ни при каких условиях, президентах, партиях честного бизнеса в России не будет!» С ним пытались спорить, в том числе и Шишканов, многим было, в общем-то, все равно, но получал в ответ только издевки, и все заканчивалось лаконично: «Шишок, наливай, раз ничего не сечешь в большой политике!»
– Может, могли быть личные мотивы? – спросил вдруг Шишканов, понимая, что обсуждение коммерческой деятельности Дадасаева и его компании подходит к концу.
– Я думал над этим, – ответил Фарид Гулямович. – Но что там могло быть? Развелся он года два назад, женился, но зачем ей убивать, если она от Рената все имела? Ей совсем нет смысла! А кто там еще? Не знаю. Мне кажется, что нет, ничего не могло такого быть.
– А ориентация? – решил уточнить Шишканов.
– Что? – не сразу понял молодой зам.
Зобов посмотрел на Шишканова как на полного идиота: три мужика в кабинете, он заговорил об ориентации: он что, предлагает?
– Нет, – сообразил зам. – Ориентация у него правильная, наша.
– Что ж, – подвел итог знакомства Зобов. – А где его кабинет? Он где сидел? Хотелось бы взглянуть.
– Рядом, – спокойно сказал Фарид Гулямович.
Они прошли через общую приемную в более просторный кабинет напротив, дверь в дверь.
Кабинет погибшего Рената Дадасаева был современный, хайтековский, не без излишеств и роскоши, но с безусловным вкусом. Письменный стол, легкий, прозрачный, из толстого стекла, огромный плазменный телевизор, небольшие колонки музыкального центра были вмонтированы в стены, в отдельной зоне стоял диван с двумя креслами из грубой кожи и журнальным столом. Полки с книгами и дипломами занимали одну из стен. За рабочим креслом висели одна над другой три почти двухметровые черно-белые фотографии. Зобов подошел к письменному столу, огляделся и прочитал внизу на одной из них «Лев Мелихов».
