На кухне, вверху, под самым потолком, ей попалась на глаза старая, зеленая, с пятнами, эмалированная кастрюля, она случайно попала к ней после развода – женщина, нанятая упаковывать вещи, вместе с другой посудой упаковала и ее. Федор потом позвонил, спросил про свою кастрюлю, она ответила – «у меня», обещала при случае вернуть, но потом и он, и она про нее забыли. Когда-то семья складывала в нее записочки с пожеланиями, в ней готовили в ответственные моменты жизни, на дни рожденья, перед важными событиями, и назвали кастрюлей счастья семьи Ульяновых. Теперь это оказалось в другой жизни, в прошлом, думали, в очень далеком. Таня подвинула стул к кухонной стенке, встала на него, достала кастрюлю, стерла с крышки серую, бархатную пыль, положила в нее свой экземпляр и поставила на прежнее место.
«Пусть полежит, поварится, принесет теперь мне счастье – хуже не будет», – с легким сомнением решила она.
26
Допрос продолжался еще три часа, а когда Ульянову отпустили, Зобов в сердцах сказал зашедшему в кабинет Шишканову:
– Эти богатые бабы – кремень, о них можно ножи точить. Что этот Васильев в ней нашел – не знаю? Она вообще не баба, даже не заплакала.
– Красивая все же, – защитил ее Шишканов.
– Она?! – искренне воскликнул Зобов.
– А что? – готов был сдаться Петр. – Была красивая, видно и сейчас.
– Была-была, ну, может быть, была, а нам-то теперь что?
И Зобов с возмущением рассказал, что показывал Ульяновой видеозапись с похорон Васильева. Надеялся, может, кого-то узнает из его круга, а с другой стороны – своими глазами увидит и, наконец, поймет, что произошло, подключится, поможет следствию, но у нее даже мускул не дрогнул. Женщина, с которой она встречалась в зале Бюро следственно-медицинской экспертизы, оказалась дочерью Васильева от первого брака, в конверте она передала ей пять тысяч долларов на похороны. Это легко проверить, можно вызвать дочь на допрос, но она живет в Питере, с отцом виделась редко, раз в год, а то и меньше; конечно, она ничего не знает, но позвонить ей придется. Звонок ей как первый пункт к выполнению надо было записать Шишканову.
Уже со следующего дня Зобов предполагал поменять следственную тактику. Предыдущая конструкция разваливалась, никакой связи между убийствами не обнаруживалось, мотивов тоже. Получалось, что их убили, как в тире, из спортивного интереса. Можно было подозревать первого мужа Ульяновой, но его в это время не было в России, и зачем ему убивать любовника бывшей жены спустя почти четыре года после развода? Тоже бред. В разводе – он выиграл, сын взрослый – делить нечего. Мог быть какой-то конфликт между бывшими супругами, о котором пока ничего не известно, но Васильев тут при чем? Дадасаев и Ульянова незнакомы, но баллистическая экспертиза показала, что убивали целенаправленно двоих. Зобов обо всем этом рассуждал вслух, Шишканов кивал, не находя изъянов в рассуждениях Сергея Зобова, словно доктор Ватсон при Шерлоке Холмсе. Шишканов был рад, когда его привлекли к этому расследованию, видел в этом начало большой карьеры, но теперь, спустя всего две недели, даже тоненькой, пустяковой ниточки для распутывания клубка он не мог предложить, и кивал, кивал очень убедительно. По словам Зобова, оставалось одно – долго, муторно исследовать круг знакомств и связей двух убитых. Но и этот путь выглядел совсем не перспективным делом, и у джазиста, и у предпринимателя-бизнесмена были широкие, не поддающиеся логике связи, разрабатывая их, можно было увязнуть навсегда.
– Петя, мы начнем с другого конца, – сказал Зобов. – С другого. Не со стороны жертв, а то мы зашли в тупик, а с противоположной. Если убийство совершено профессионалом-киллером, значит, был заказчик, он, конечно, искал исполнителя. Не у всех же в телефонной книжке мобильный Севы Пухлого. Как он мог начать искать?
– Через Интернет – мог, – подсказал Шишканов.
– Это надо проверить. Мы можем это проверить? Кого или что искал круг наших подозреваемых в Интернете? Кто из них набирал «ликвидатор, наемный убийца, киллер» или что-нибудь такое? Надо внимательно проанализировать всю их почту и запросы. Это – раз. Второе. Агентура. Можно через нее поспрашивать, кто интересовался в пределах двух-трех месяцев до дня убийства поисками стрелка. Ведь искали подготовленного человека, на двоих, – это же не забулдыгу найти, чтобы расправиться с любовником, тут другое…
– А кто сдаст киллера? – усомнился Шишканов. – Это же нереально, такие люди оружие не покупают, у них давно свое есть, они одиночки.
– Не скажи! Тут, знаешь, чем черт не шутит. Человек должен быть серьезный, убивать не за пять копеек, такой заказ мог засветиться где-то, это же рынок.
– Сколько такое стоит – на улице, посреди дня, двоих?
– Тысяч пятьдесят, не меньше, долларов! Два миллиона рублей, короче. А то и больше. Плюс транспорт, квартира, может быть, эвакуация – еще десятка. Может, кого-то нанимали для слежки за Дадасаевым или Васильевым. За кем точно – этого мы не знаем, но могли кого-то просить следить.
– Могли, – согласился Шишканов. – Но они все же не охраняемые лица, ни тот ни другой, их всех взял и шлепнул любой ОПГовский пехотинец.
– Заказчик не бедный, денег не жалел. Может, выбирал из нескольких вариантов, и тот, кто не получил заказ, теперь в обиде? Бывает?
– Бывает, – опять согласился Шишканов.
– Надо еще посмотреть – Ульянова что-то продавала в последнее время. Чтобы расплатиться с киллером, могла что-то продать. Больших денег у нее сейчас быть не должно, колечко, или шубу, или еще что-нибудь могла продать…
– Я все-таки считаю, – возразил Петр Шишканов, – она не убивала.
Зобов едва не взорвался от слов «я считаю» – «кто ты такой, Шишок, чтобы считать, я бы и с табуреткой мог разговаривать вслух, лень тебе бегать – знаю, что лень».
– «Не убивала». Лень тебе бегать узнавать – так и скажи! – отреагировал Зобов, резко отсекая всякие недомолвки: он здесь начальник. – Но придется. «Не убивала»! Может, не убивала, да убила! Кто-то же за этим выстрелом стоит?! Это демонстрация, это не темной ночью в темном переулке! Не просто укол какой-нибудь, несчастный случай подстроенный, этот выстрел – кому-то сигнал. Может, кому-то из Дадасаевых, там бизнес, но сейчас так уже не убивают, бизнес можно отнять, обложить так, что сам отдашь. Нет, тут обида, тут урок дан этим выстрелом, тут что-то другое… Так что придется тебе, Петя, покрутиться. По горячим не получилось, придется… вертеться. Это убийство со вкусом! Так что работа предстоит серьезная. Знаешь анекдот? – сменил гнев на милость Зобов. – Объявление: «На постоянную работу в детский сад требуется киллер. Работа мелкая, но юркая».
– Черный у вас юмор, Сергей Себастьянович…
– Черный, но верный.
Таня Ульянова вышла от следователя. В голове крутилось слово «все». Сейчас оно вбирало так много, что ничего вне короткого простого звука не существовало. Это было и – «все кончено», и – «все-все на свете», это было и – «все, что есть», и – «все и больше ничего», и – «все сплошное» и она сама, как точка на листе бумаги, маленькая, единственная, невидная, утонувшая в белизне, – пыль, брачок, затесавшийся в бесконечную снежную, бумажную массу.
