– Я позволяю тебе, дитя мое, испросить ее прощения, но знай: изменишь своему слову – я велю твоему Якову заново перемолоть все кости одну за другой. Можешь не сомневаться. – В голосе епископа проскрежетали злобные металлические нотки. – Обычно я не оставляю свидетелей своей слабости. Однажды тебе удалось вырваться из моих цепких когтей, это – непозволительная удача!
Кристина удивленно подняла на него красные от слез глаза.
Конрад невозмутимо продолжил:
– Уверен, порой ты мучаешься от сожаления, что не спустилась вниз с галереи… Кернуннос отметил тебя, боль отныне будет предвосхищать желание…
Несчастная, громко вскрикнув, упала на каменный пол без чувств. Досыта насладившись ее страданием и страхом, святой отец крепко закрыл за собой дверь кельи.
– Глупцы! Слепые котята! – прошипел его голос в темноте коридора.
Светлая половинка души немедленно возразила: «И тем не менее ты восхищен и завидуешь им». – «Чему? Роковой ошибке, что она готова совершить?» – опровергла темная сторона. «Нет, ее любящему сердцу, в отличие от твоего застывшего камня!» – «Отнюдь, лукавый ангел! Я уже близок к освобождению». – «Тогда постарайся найти неоспоримые доводы, чтобы убедить новоиспеченного глупца, которого ты наметил в свои преемники!»
Темная сущность епископа снисходительно усмехнулась: «Ты меня недооцениваешь! Что-что, а убеждать я умею».
Спустя полчаса Конрад, вернувшийся в поместье, приоткрыл дверь в небольшие, скромно убранные покои.
Дрожащий теплый свет масляных светильников, закрепленных на стенах, создавал ощущение спокойствия, домашнего уюта. За небольшим столом, на котором потрескивала чадящая смолой лучина, согнулся над холстом Яков. Перевязанная правая рука держала кусок угля, неумело сжимая его двумя пальцами искалеченной руки. Привычные движения вызывали в раздробленной кисти невыносимую боль. Стиснув зубы, художник пытался рисовать. Но уголь неумолимо падал вниз.
Конрад некоторое время следил за безуспешными попытками. Разум его на мгновение тронуло сочувствие, но епископ подавил непривычные эмоции. Уже второй раз за день он испытывает забытую жалость к низшим существам. Восхищается их стойкостью и готовностью к самопожертвованию.
Ставшая огромной тень бесшумно прокралась и, вызвав испуг художника, послушно замерла за его спиной. Сегодня Конрад принес Якову радостную весть, даровав надежду на скорую встречу с любимой.
– Будь готов, Яков. Завтра вечером ты проследуешь за доверенным человеком. Не спрашивай ни о чем, не молви ни слова. Сядь в повозку и, плотно зашторив окна, сохраняя молчание и выдержку, приготовься ждать. Ждать столь долго, сколько это необходимо. Стоит тебе ослушаться, заговорить с кем-либо или показать лицо – не видать тебе Кристины как своих ушей. Внял ли ты словам, сын мой?
Взволнованный Яков, исполненный благоговения, схватился за больное бедро и медленно, со стоном опустился перед Конрадом на колени. Глотая слезы благодарности, дрожащими губами коснулся полы его фиолетовой мантии.
Епископ – само великодушие – протянул кровавый рубин для поцелуя.
– Полноте, полноте… – улыбнулся он. – Оставь свои слова благодарности Всевышнему. С его соизволения я спасаю жизнь тебе и твоей любимой. Воистину неисповедимы пути Твои, так веди нас, словно пастырь заблудших овец, в царствие Божие… Аминь.
Яков, с трудом поднявшись, троекратно перекрестился и, закатив глаза ввысь, сотворил благодарственную молитву.
Холодные сапфировые глаза снисходительно прищурились.
«Восторженный влюбленный глупец. На твое сердце я бы точно не польстился. Оно приторно как патока. Того и гляди засахарится…
А вот другое, где сладость перемешана с полынной горечью разлуки, которое изъедено червоточинами ревности и кавернами разочарования, покрыто шрамами безысходности, оно стократ вкуснее и желаннее».
Конрад зажмурился и, нарисовав желанный образ, мысленно облизал кровоточащее сердце Михаэля, трепещущее в его руке.
Следующим утром под дверь комнаты барона фон Берена была подсунута записка с разрешением предстать перед очами Его Святейшества, Конрада Макленбургского.
Михаэль, прочтя послание, прижал его к груди и робко улыбнулся. В кромешной тьме впервые забрезжил лучик слабой надежды.
Молодой клирик вспыхнул словно маковый цвет при виде красавца Люстига, почтенно наклонил голову и, потупив взор, открыл перед ним дверь в покои своего господина.
Лишь скользнув по зардевшему лицу паренька удивленным взглядом: смущается, как девица, – Михаэль снял шляпу и переступил порог покоев Светлейшего.
Конрад, восседающий за необъятным письменным столом из красного дерева, приветствовал вошедшего радостной улыбкой, от которой зародившаяся в сердце Михаэля надежда вспыхнула с новой силой.
– Присаживайся, сын мой, располагайся удобнее и говори, что за дело привело тебя ко мне. Хотя я, безусловно, догадываюсь о цели твоего визита.
Михаэль сел напротив епископа и положил шляпу на колени, аккуратно расправив фазанье перо. Его пальцы дрожали от волнения, мысли путались.
Некоторое время он боролся с нерешительностью, но, подняв глаза на приветливое лицо собеседника, взял себя в руки и, придав голосу твердость, произнес:
– Ваше Святейшество, я просил вас об аудиенции по одной-единственной причине… Умоляю смягчить приговор, который собирается вынести церковный совет кормилице и женщине, что носит под сердцем мое дитя. Я готов отдать жизнь за их спасение, готов пожертвовать в пользу церкви значительную часть моего состояния, готов на все, что бы смогло спасти невинных от костра.
– Нет наказания без вины, помни это и не торопись с обещаниями, сын мой. Ты сулишь слишком много…
Епископ опустил голову, пытаясь скрыть торжествующую улыбку. Как все предсказуемо! Чтобы восстановилась справедливость, не надо многого. Правда всегда найдет путь сквозь смрад лжи… Но путь ее долог. А ждать кое-кто не намерен…
– Ваше Святейшество, умоляю принять от меня денежное или любое другое подношение, это все, что я могу дать. Если ценой своей собственной жизни я могу помочь любимым людям, то, не сомневаясь ни секунды, вырву из груди сердце…
Епископ от неожиданности вздрогнул и заметно побледнел. Его синие глаза жадно сверкнули.
– Сердце, говоришь… Дойдет и до него очередь, не спеши, – сквозь зубы прошептал он. И громко добавил: – Ежели ты по искреннему велению души согласен перечислить нашей епархии небольшой земельный надел, который отойдет тебе после смерти баронессы фон Верен, а точнее, треть ее доли, то я обещаю посодействовать освобождению дорогих твоему сердцу людей. Твоя матушка Магдалена может предстать перед Святым Престолом в любой момент. Как это ни прискорбно, все мы смертны, и мне хотелось бы верить, что будущее пожертвование во благо католической церкви станет пропуском благочестивой прихожанке на небеса.
