Молодой англичанин помог Максу достать из багажника вещи и обратился к Марии:
– У меня есть визитная карточка хранителя местного музея, почтенной фрау Ульрике Кунц. Я имел удовольствие пообщаться с этой дамой во время сбора материалов для книги. К сожалению, по некоторым вопросам мы так и не пришли к единому мнению, но, возможно, с вами она будет сговорчивее. Ее седая голова содержит информации куда больше, чем скудная экспозиция музея. На обратной стороне – адрес и телефон старой грымзы. Удачи! О, чуть не забыл! Обещанная сказка. Последние главы рукописи еще в процессе редактирования, так что концовка может измениться. Возможно, я даже воспользуюсь твоим советом, Мария Фогель. – С этими словами Клайв протянул толстую тетрадь с черновым вариантом романа.
Мужчины пожали на прощание друг другу руки, обменялись дежурными фразами: «Звони, если нужно. Номер сохранил?» – «Хорошо тебе добраться!» – «Взаимно!» Клайв наклонился к Маше и запечатлел на ее щеке невинный дружеский поцелуй.
– Лети, птичка! – напутствовал он ее с улыбкой. – И береги себя!
Девушка машинально дотронулась до места, где остался след от его губ.
«Клайв, оказывается, был в Дизентисе и признался в этом лишь минуту назад. Вот шельма».
Приобретя в автомате билеты, молодые люди прошли на платформу, где их уже ждал транзитный поезд из Цюриха. Вещей у спутников было немного, поэтому Максимильян сразу потащил Машу на второй этаж, суля роскошные виды.
В вагоне второго класса было достаточно многолюдно, и они с трудом отыскали свободное купе. Маша обратила внимание, что некоторые пассажиры везли горнолыжную экипировку и чехлы с лыжами.
– Ничего удивительного, поезд идет в Бриг, а там и до ледников рукой подать. Снег лежит круглый год. Роскошь, мне, увы, недоступная! – Макс грустно усмехнулся, доставая из рюкзака ноутбук. – Меня сейчас волнует другое: если не удастся забронировать номера в отеле, то ночевать нам придется или в соседнем городе, или в стогу сена. Летом этот вариант был бы самым лучшим, но не в октябре.
Маша с интересом наблюдала за спутником. Она доверяла ему во всем и с удовольствием провела бы ночь на свежем воздухе, наблюдая за звездами.
Лицо Макса забавно хмурилось, темные глаза скользили по экрану. Наконец он облегченно вздохнул, вытащил из кармана кредитку и подмигнул девушке:
– Успел. В такую глушь в октябре мало желающих.
Забронировав номера, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Маша продолжала его бесцеремонно разглядывать. Если бы не увечная нога, Максимильяна Краузе можно назвать красавцем. Лицо художника с тонкими чертами, подвижное, чувственное. Нос идеальной формы, губы слегка припухлые, красиво очерченные. Сердце девушки невольно сжалось от запретного желания прикоснуться к ним кончиками пальцев. Прямо сейчас… Стоит только протянуть руку… Если бы не сидящая через проход парочка пенсионеров, божьих одуванчиков, не сводящая с них умиленных глаз, она бы точно рискнула.
Внезапно Макс приоткрыл глаза и тихо спросил:
– Скажи, сколько тебе понадобится времени? – Видя Машино недоумение, он пояснил: – Сколько тебе нужно времени, чтобы забыть его? Я подожду.
Девушка нервно облизнула губы и отвернулась к окну:
– Зачем тебе это? Ты живешь другой жизнью, в другой стране. Я всего лишь эпизод. У нас еще говорят – транзитный пассажир.
Максимильян усмехнулся:
– Интересное сравнение, только оно тебе не подходит.
Больше он ничего не сказал, лишь молча смотрел на нее.
– Спасибо, – прошептала растроганная Маша и вновь перевела полные слез глаза на проплывающий за окном идиллический пейзаж освещенного солнцем предгорья.
Поезд приближался к Альпам.
С пересадкой им сказочно повезло: они успели на последний панорамный экспресс, идущий из Брига и носящий гордое название Glacier – «Ледниковый». В вагоне второго класса осталось достаточно мест, большинство туристов предпочли комфортабельные, полностью застекленные вагоны первого.
Заняв места рядом по ходу поезда, спиной к остальному вагону, Максимильян нежно прижал девушку к себе и одарил ее долгожданным поцелуем. Маша прерывисто вздохнула и замерла, спрятав счастливое лицо на его груди.
Поезд тронулся.
«Кажется, можно всю жизнь просидеть в теплом кольце его рук, но как остановить упрямое время? Оно ворует у меня мгновения радости, ничего не предлагая взамен. Словно злобный старик, обозлившийся на весь белый свет, дует в уши холодом и каркает: „Скоро поезд прибудет на забытую богом станцию, он разомкнет объятия, а завтра-послезавтра вообще исчезнет из твоей жизни… Навсегда… Кхе-кхе, мда, уж поверь тик-так, тик-так, так и будет“».
Под впечатлением от внушенных самой себе невеселых прогнозов Маша освободилась от теплых рук Макса и пересела в кресло напротив. Он обеспокоенно взглянул на нее:
– Что-то случилось?
– Неужели ты не хочешь ничего спросить? Например, о моем прошлом?.
Максимильян моментально посерьезнел и выпрямился в кресле:
– Меня не интересует твое прошлое, Мари, потому что его уже нет. Единственное, что меня волнует, это будущее. Что ждет нас завтра? Останешься ли ты со мной или исчезнешь? Меня даже не интересует, зачем ты тащишься в странный город, в котором от силы пара улиц да кирха в придачу.
– Почему ты не спрашиваешь, что нужно мне в городе с парой улиц? Я провела несколько дней, совершая ненужные действия, знакомясь с людьми, которые мне безразличны, в ожидании, когда мы сможем отправиться в эту тмутаракань.
Макс побледнел:
– Мари, не думай плохого. Просто я не из тех людей, кто лезет в душу. Ты сама мне все расскажешь, если захочешь. Ведь так? Иди ко мне, Птичка, дай согреть твое маленькое обиженное тельце. До места нам осталось минут сорок, так что начинай…
Поезд медленно миновал перевал Фурка, спустился в долину Андерматта, приближаясь к прославленным армией Суворова горным хребтам.
Наблюдая за хаотичными передвижениями туристов с фотоаппаратами, желающих запечатлеть застывшую в камне вечность, Маша постепенно, шаг за шагом, скрыв лишь пару темных эпизодов прошлой жизни, открыла Максу все причины, по которым она оказалась сейчас здесь.
Он не проронил ни слова, внимательно слушал ее взволнованный, прерывистый рассказ. Ни разу не переспросил, ни разу не оспорил вопиющие факты, неслыханные доводы, и лишь когда Маша закончила: «Вот, пожалуй, и все. Что скажешь?», ответил с непроницаемым каменным лицом:
– Что я могу сказать? Ты только не обижайся, но вывод напрашивается неутешительный. Теория о том, что сумасшествие заразно, очередной раз подтверждена. Если бы ты сразу сказала, что работаешь в психушке, отбою бы не было от полоумных тружеников туризма. Упустила ты свой звездный час.
Маша рассмеялась и незлобно ткнула его кулаком в бок:
