Еще она любила тосты с сыром. Сэр Джон приказывал, чтобы приготовили тосты с маслом и сыром, а потом сидел и смотрел, как она жадно поедает угощение, как на ее ненасытных губах выступают капельки жирного расплавленного сыра. Наевшись, она вскакивала и оглядывалась: где ее попугай? Если вдруг его не оказывалось рядом, сэр Джон отправлялся вместе с ней, чтобы найти птицу. Он был словно послушный щенок, безропотный, как поссум, и, уж конечно, не такой вздорный, как попугай. Он мог обижаться и даже горевать, но подчинялся ей беспрекословно.
Иногда он заходил к ней в комнату, когда она отдыхала. Матинна спала совсем не так, как леди Джейн – та была просто старая сопящая собака по сравнению с этим ангелом, чье дыхание таяло прямо возле губ. С каким упоением взирал он на ее руку, выпростанную из-под одеяла, руку, покрытую нежным темным детским пушком. Осторожно держа в ладони свечу, он наклонялся ниже, чтобы рассмотреть ее. Ему так хотелось наложить печать поцелуя на ее глаза, губы. Но, чувствуя, как начинает колотиться его жаждущее сердце, он, быстро выпрямившись, удалялся прочь.
Он находился под ее чарами и, как любой очарованный, старался быть рядом с ней. Хитрил, придумывал отговорки, только бы не расставаться с Матинной. Если иногда его и посещали мысли, что в его увлечении было что-то не так, нечто порочное и даже ненормальное, он никогда не подавал виду, что осознает это. Наоборот – он шел напролом, заставлял всех домашних восхищаться проводимым экспериментом, в котором все было так здорово и весело. Званые гости аплодировали, когда в комнату входила Матинна, а жители Хобарта рьяно махали вслед проезжающему экипажу, в котором сидели вице-губернаторская персона и эта девочка.
Когда шел снег, он катал ее на санках по отлогим горным скатам – в этом месте каторжане всегда чистили дорогу, чтобы можно было пройти. Матинна визжала от восторга, катаясь на санках. Да и санки были сделаны специально для нее. Когда светило солнце, они отправлялись плавать на кораблике там, где река Деруэнт широко разливала свои воды. Правда, она скучала на таких прогулках. А когда пропал поссум, Матинна очень горевала, и он лично принес ей в комнату тарелку с тостами и совсем растерялся, когда она с размаху швырнула тарелку об стену. Матинна никому не рассказывала, но, когда ночной зверек не вернулся утром, она отправилась его искать. И увидела, как две австралийские борзые, принадлежавшие Монтегю, доедают остатки ее разодранного на куски поссума, зажав их слюнявыми челюстями.
Чтобы Матинна не убивалась так, ей подарили вомбата и лошадку, и жизнь продолжилась своим чередом. Он устраивал ей пикники, резался в «Тетушку Салли» и еще научил ее криббеджу, невзирая на протесты леди Джейн, утверждавшей, что криббедж – это вообще для людей среднего класса и уж куда лучше калабраселла. Во-первых, там могут играть не двое, а трое, и калабраселла очень популярна среди католических священников Италии. На что сэр Джон ответил, что лучше уж пусть будет английская игра.
Но Матинне было все равно, английская игра или итальянская. Ей просто нравилось втыкать и переставлять колышки на доске, вроде танца «прыг-скок» – поэтому она называла это «игрой в кенгуру». Оба участника увлеченно сопели, фыркали, смеялись, вздыхали, хихикали или даже рычали в порыве эмоций. Иногда обмен мнениями перерастал в перепалку. Матинна дулась, дерзила, играла в молчанку. Каждый стремился опередить другого, подсматривал и гнул свою линию. После чего сэр Джон старался загладить вину фруктовым пирогом, прогулкой или тарелкой с сырными тостами.
Удивительно быстро росла Матинна. К девяти годам под ее белым викторианским платьем с глубоким вырезом Франклин вдруг начал замечать округлость форм. В десять появился намек на грудь, и взгляд ее стал многозначительным и даже, как думалось ему в минуты отчаяния, дьявольским и оттого особенно притягательным. Словно оба они были сообщающимися сосудами: он – в своей застенчивости, а она – в своем вызове, он – в своем вновь вспыхнувшем желании, а она – в своей тяге познать неизведанное. И сэр Джон был твердо намерен не прерывать это «перетекание» друг в друга.
Тело этой большеголовой девочки было непропорционально миниатюрным и преисполненным грации тигровой кошки, со всеми ее резкими подскоками вверх и плавными пролетами, как в русском балете. Она была так естественна в своем совершенстве, как уже полностью сформировавшаяся женщина. Словно сама природа подарила ей фору.
Леди Джейн не могла скрыть своего раздражения, узнав, что им предстоит добираться до гавани на рыбацком баркасе, где волна заливает за борт и плещется под ногами. И все это – ради какого-то несчастного маскарада. Хотя леди Джейн и любила приключения, малейшее отклонение от ее ритма жизни вызывало в ней недовольство. В какое бы путешествие она ни собиралась, какие бы новые миры ни намеревалась открывать, она непременно брала с собой что-то из Старого Света. Именно поэтому, когда она отправилась в свою знаменитую экспедицию через нехоженые джунгли на юго-запад Земли Ван-Димена, четыре босоногих каторжника несли на плечах паланкин из черного дерева, на котором восседала наша героиня со своими сорока восемью шляпными коробками. Сегодня настроения у нее не было, а тут еще муж решил похвастаться своим роскошным маскарадным костюмом, сшитым специально в честь отбытия линейных кораблей Ее Величества «Эребус» и «Террор» в антарктическое плавание. Что за нелепость – сэр Джон выбрал для себя наряд черного лебедя.
Когда прошлой осенью «Террор» и «Эребус» остановились ненадолго в гавани Хобарта, сэр Джон пребывал в приподнятом настроении, а леди Джейн злилась. Корабли встали на якорь, и Франклин тотчас же посетил их. После официальных процедур его провели в штурманскую рубку «Эребуса», одновременно служившую офицерской столовой.
На длинном узком столе лежали свернутые в трубочку карты, секстант, компас, огрызки карандашей. Открыли бутылку его любимой мадеры, и в нем снова проснулась тяга к географическим открытиям. Капитан Крозье и капитан Росс были польщены встречей со знаменитым полярным путешественником, и сэр Джон возрадовался, вновь почувствовав себя членом семьи морских исследователей под флагом Ее Величества. Он так и сказал леди Джейн, что это его семья, но та склонялась к мнению, что в эту компанию попадают одни лишь неудачники. Все трое сразу перешли на моряцкий жаргон, толкались и дурачились – все это леди Джейн нашла скучным и глупым ребячеством.
Выпили за английскую доблесть и английский дух, за грядущие открытия: само собой подразумевалось, что все трое однажды войдут в историю, составив славу и гордость своей страны. Потом сэр Джон выпил еще один бокал и не заметил, что дело не остановилось и на пятом. Он почувствовал себя раскрепощенным. Вдруг захотелось уехать прочь из этой несчастной колонии с ее подлыми политиканами, прочь от своей неуемной супруги. Взять и исчезнуть, чтобы оказаться средь белых полярных просторов, где все просто и от тебя требуется всего лишь плыть, идти и искать, прокладывать маршрут, а потом выжить и вернуться обратно. Голод, смерть, риск – не было страха перед этим. Была только гордость осознания, что лишь ты и еще горстка избранных прошли через это вместе и справились.
Да, ох уж этот Крозье!
