– …Надя, а директриса тебя уволила, – виновато протянула секретарша Сонечка, доставая из зева принтера только что отпечатанный листочек и протягивая его Надежде в руки. – Вот, я уже и приказ напечатала. Ты где была-то? Я тебя искала-искала… Даже к подружке твоей на третий этаж бегала. Начальница тут так орала, что тебя на рабочем месте нет.
– Я в полицию ездила. Вообще-то, у меня уважительная причина… Да хотя и черт с ним! Уволила и уволила. Днем раньше, днем позже, какая разница…
– Надь, а может, ты сходишь к ней? Объяснишь по-человечески? Может, она передумает?
– Нет, не пойду. Зачем? Да и не передумает она. Вдруг такого случая больше не представится, чтоб была причина меня выпереть? Ладно, пусть будет так. Хотя жалко, конечно. Вот уж говорят: пришла беда – отворяй ворота.
Развернувшись, она заскочила в свой крохотный кабинетик, схватила сумку и быстро пошла к выходу, успев проговорить на бегу Сонечке, что за вещами своими завтра зайдет, заодно и дела кому-нибудь передаст. А сегодня она это сделать никак не в состоянии, потому что зареветь боится. И вообще, может прямо сейчас и начать, и лучше убежать ей отсюда поскорее.
Выйдя на яркую и звенящую, радующуюся майскому теплу и ветру улицу, она пошла куда глаза глядят. Глаза особо никуда и не глядели, потому что улица преломлялась сквозь набегающую на них слезную пелену и конкретных путей-ориентиров не выдавала. Не хотела, видимо, впускать ее в свое свеженькое, только-только за последние дни народившееся радостно-зеленое пространство, портила Надежда своим скуксившимся видом ее весенние восторги. Надежда и сама чувствовала, что не вписывается никак в эту гармонию, что лишняя она на этом празднике жизни, да и не претендовала на него сейчас особо. Хоть на прохожих не налетала, и то спасибо. Жалко, конечно, хорошее было место работы. В центре города, и до дома недалеко. И зарплата была хорошая. Хоть и с придурью была ее начальница, но что касалось материального стимулирования своих работников – тут равных ей не было. Могла на чем угодно поэкономить, а на зарплате – никогда. Еще и повторять любила, что, мол, если ей деньги очень нужны, то и другому они наверняка нужны не меньше.
Очень захотелось курить. Вообще постоянной и дурной привычки к курению у нее даже за шальные студенческие годы не сформировалось, а среди «собратьев» такое баловство вообще было не принято – дыхалку берегли. Но в трудные жизненные минуты организм начинал требовать определенной порции никотиновой отравы. Так что тайком от Вити она покуривала, конечно, но очень редко. Просто хлопот было много да возни с этим делом. Покуришь один раз, а потом три дня боишься – вдруг Витя унюхает… А вот и киоск табачный на пути – все для вас, несчастная Надежда.
Человек, стоящий у окошечка табачного киоска, протянул руку, забрал свою пачку сигарет вместе со сдачей и развернулся, чтоб пойти и дальше своей дорогой, но вдруг застыл на месте, удивленно на нее глядя. Надежда прищурилась, согнала быстренько слезную пелену в уголки глаз и улыбнулась приветливо на всякий случай – вдруг знакомый какой. Подняла голову, взглянула «застывшему» в лицо и улыбаться тут же перестала. Потому что этого не могло быть. Потому что это уже, простите, перебор на сегодняшний день. И даже не перебор, а издевательство какое-то.
– Александр, я не понимаю, вы что, меня преследуете, что ли? – тихо, но в то же время немного истерически проговорила Надежда, с неприязнью глядя в знакомое уже лицо своего ночного пришельца. И впрямь – пришелец. Точнее и не скажешь. Глаза огромные, ярко-синие, в длину вытянутые, будто и не земные какие-то. Волосы черные, жесткие, блестят красиво на солнце. Твердые, слишком ярко и резко очерченные губы. Высокие скулы слегка выдаются параллельно разрезу глаз… Красивый парень. Такой красивый, что даже отталкивает. И сине-фиолетовое пятно на лбу, оставшееся от ее скалки, нисколько его не портит. Ему бы ангелом-хранителем быть, а не бедоносцем проклятым…
– Нет, что вы, Надежда! Я вас совсем не преследую, – решительно замотал головой пришелец по имени Александр. – Я в этом районе случайно оказался… У меня вон в том здании мать работает, я хотел к ней зайти, – махнул он рукой в сторону бывшего Надеждиного дома-муравейника.
– Да? Надо же, какое совпадение! И я всего час назад в том же здании работала. А теперь вот, благодаря вам, уже и не работаю.
– А почему благодаря мне?
– А потому что меня уволили только что. За отсутствие на рабочем месте. Я же свой гражданский долг по отношению к вам все-таки выполнила. Исполнительная оказалась девушка, добрая такая, знаете ли… Все бросила и поехала к вашему дознавателю, алиби ваше подтверждать.
– Ой… Ну как же так, Надежда? – искренне огорчился Александр. – Но… Но вас же не должны были за это уволить! Вам же повестку должны были отдать, а там время указано!
– Вы где работаете, Александр? В частной фирме?
– Ну да…
– А кем?
– Ну, как вам сказать… Я один из соучредителей…
– А-а-а… Начальник, значит. Тогда скажите мне, положа руку на сердце, вы сами свято ли чтите Трудовой кодекс? Могу точно сказать: ни фига вы его не чтите. Так что и меня не учите жить.
– Надежда, вы простите меня… А может, я вам помочь чем смогу? А то действительно сволочью себя распоследней чувствую… Слушайте, а давайте я сам схожу к вашему начальнику, а? Объясню ему все… Или хотите, я вас на работу возьму?
– Нет уж, спасибо. И вообще, шли бы вы своей дорогой. Подальше от меня. А то я вас как увижу – сразу беда какая-нибудь случается. Две беды уже случилось, теперь, значит, и третья не за горами?
– Ну давайте хоть до дома отвезу, вон моя машина стоит. Вы успокоитесь, по дороге что-нибудь придумаем.
– Нет! Ничего мне от вас не надо! И придумывать ничего такого не надо! Отстаньте от меня! Пожалуйста! Бедоносец вы несчастный! Вы мне одно только горе приносите! – слезно-сердито закричала Надежда, привлекая внимание прохожих.
– Но, Надежда…
– Отстаньте! Или я полицию сейчас позову!
Она тут же начала лихорадочно озираться по сторонам, будто и впрямь под каждым газонным кустом на этой улице было спрятано по полицейскому и все они дружной толпой должны были выскочить на ее зов, да только задерживались почему-то. Александр тоже спрятанных полицейских дожидаться не стал – попятился от нее испуганно, потом торопливо пересек улицу и плюхнулся на сиденье голубенькой «Ауди». Смотрите-ка, нежный какой и пугливый, проводила она его в спину злым взглядом. Как ключом по ее замочной скважине царапать да голову под скалку подставлять, так тут мы смелые…
Она сердито повернулась к окошку киоска, купила наконец пачку сигарет и побрела в небольшой скверик неподалеку. Попросив у случайного мужчины-прохожего огоньку, с трудом попала концом сигареты в мятущееся пламя, затянулась сразу несколько раз подряд, как заправская курильщица. Уселась на скамейку нога на ногу, засмолила от первой выкуренной сигареты следующую, потом дело дошло и до третьей, и до четвертой… Потом ее затошнило, конечно, и голову повело в сторону так сильно, что пришлось ухватиться за скамейку обеими руками и потаращиться испуганно прямо пред собой, фокусируя взгляд на вершине одинокой чахло-голубой елочки. Однако слезная пелена из глаз ушла, а вместе с ней ушло и нервное напряжение, и пришли мысли грустно-рассудительные и заскребли по душе острыми кошачьими коготками. Чего она на этого парня взъелась? Тоже, нашла козла отпущения… Как будто Витя другого повода не нашел бы, чтобы от нее уйти! И начальница ее все равно рано или поздно за дверь бы выставила… Вот ведь как мир странно устроен: обязательно нам виноватый требуется! Есть виноватый – и уже словно полегче жизненные невзгоды переносятся. Вздохнув, Надежда поднялась со скамейки, уныло побрела по улице. Увидев себя, по-старушечьи согбенную, в зеркальной витрине большого супермаркета, перепугалась, встрепенулась привычно – а ну, срочно поднимаем подбородок вверх, плечи назад оттягиваем, живот и ягодицы в себя, ногу заносим от бедра…
