Одной из первых вышла замуж испанка Фернанда. К общему удивлению, она вышла не за испанца, а за русского журналиста Власова. На все расспросы девушка весело отвечала:
— Моим горячим испанским детям будет полезно иметь долю спокойной славянской крови.
Но Лиля была не замужем и пришла на комиссию, совершенно не зная, куда ее пошлют. Она примирилась с мыслью, что могут услать даже куда-нибудь в Сибирь. Тогда прощай на три года, семья, прощай и Влатко — навсегда. Неожиданно для нее декан Жухоницкий доложил о ней комиссии:
— У нас есть письменная просьба доктора Дамье распределить доктора Берг в московскую больницу имени Тимирязева, как очень способного детского врача. Я думаю, возражений не будет.
Как ни странно, никто в комиссии не возразил.
Лиля не могла поверить в свое счастье, позвонила домой, позвонила Влатко:
— Меня оставили в Москве — я буду работать у доктора Дамье!
* * *
Очень быстро и неожиданно вышла замуж и Римма. Она рассказывала об этом так:
— Ну, кончилась моя свободная житуха — становлюсь замужней дамой. Получила наконец обещанную московскую прописку.
— Римка, за кого ты выходишь?
— За поэта Кирилла Доризо. Слышала про такого?
— Слышала, но не читала.
— Вот и я не читала, а как мы трахнулись — стала читать. Ничего, пишет как надо. А главное, печатают хорошо — гонорары идут.
— Римка, ты все такая же хулиганка. Ну — поздравляю! А он старый?
— Ну, немного старше меня, на пять лет. Он записался на квартиру в писательский кооператив, а пока будем снимать.
— Вы свадьбу устраиваете?
— Не то что свадьбу, а так — праздник с застольем в ресторане Дома литераторов для нескольких знакомых. Ты тоже приходи. Ему еще надо развестись с первой женой. Она стерва, не хочет давать развод, он будет судиться. Ну а ты как, нашла кого-нибудь?
— Ой, Римка, не спрашивай — опять встретился мне тот албанец. Помнишь?
— Еще бы — мужик первый класс! Надеюсь, на этот раз ты все делала правильно, как я тебя учила?
— Испускаю флюиды, — рассмеялась Лиля.
— Вы уже трахнулись или только собираетесь?
— Я не решила. Да и где? Не в посольстве же.
— Ну, если вас тянет друг к другу, место найдется. Знаешь, приводи его с собой на наш вечер в ресторане. Я хочу сама на него посмотреть.
* * *
В старинном особняке Центрального дома литераторов на улице Герцена Лиля никогда не бывала. Особняк принадлежал до революции князьям Святополк-Четвертинским и сохранился после всех катаклизмов времени в своем первозданном роскошном виде. В центре его располагался большой зал в два этажа, стены были отделаны резными украшениями из дорогого дерева, на второй этаж вела красивая витая лестница. Теперь в зале был закрытый ресторан для писателей. За большим столом под навесом лестницы собрались: Кирилл Доризо с Риммой, Анатолий Рыбаков, Константин Ваншенкин, Василий Аксенов, Роберт Рождественский. Лиля пришла с Влатко. Она знала имена поэтов, их стихи и повести, но видела их самих впервые. К ее удивлению, Влатко уже бывал здесь и здоровался с молодыми писателями как с хорошими знакомыми.
— Вы знаете так много людей… — полувопросительно пробормотала она.
— Так я же атташе по вопросам культуры, мне нужно знать творческих людей. Я тут уже бывал, знаю даже, что на этой лестнице когда-то русский царь Александр III упал и сломал ногу, — он наклонился к ее уху и добавил: — Но при этом я не присутствовал.
Еще больше Лиля удивилась, когда появился Алеша Гинзбург — его пригласил жених. Среди поэтов Алеша был своим.
Поднимали тосты за молодых, желали счастья, кричали: «Горько, горько!», и Кирилл с Риммой целовались.
Пили много, быстро захмелели, шумели, смеялись, потом по очереди читали свои стихи. Дошла очередь до Алеши.
— У меня нет стихов о свадьбе, но есть небольшое стихотворение «Тост».
— Давай, валяй свой «Тост», а мы под него выпьем. Алеша прочитал:
Поднимаю бокал за сомнения!
За сомнений тяжелый путь;
В горьких муках родятся прозрения,
Но питает их смелая грудь.
За сомнения в каждой святыне,
За презрение к вере слепой —
Эта вера подобна пустыне,
В ней не вырасти мысли живой.
За падение истин бесплодных
И на веру принятых слов.
Путь сомнения — доля свободных,
Вера — участь покорных рабов.
Как Сократ свою горькую чашу,
За сомненья я поднял бокал.
Это он в философию нашу
Дух сомнения нам придал.
Миллионы, понурясь смиренно,
Тропкой веры бредут гуськом,
В узких шорах духовного плена
Оставаясь безвольным скотом.
Но кто жаждет простора и рвений,
Кто быстрее других зашагал,
Закалится в горниле сомнений.
За сомнения мой бокал!
Поэты кинулись наперебой хвалить Алешу:
— Ты наш Сократ, Алешка, талантливый ты парень! Красиво сказано: «вера — участь покорных рабов». И это тоже — «тропкой веры бредут гуськом». Правильно — все мы бредем тропкой веры. Только ты с этим «даром сомнения» будь поосторожней — в печать не суйся. За сомнения у нас по головке не погладят.
Влатко шепнул Лиле:
— Прекрасные стихи. И очень смелые. Вы можете гордиться вашим братом.
Пьяная Римма перегнулась за столом к Лиле:
— Вы все еще говорите друг другу «вы»? А помнишь, я заставила тебя играть в «кис-кис» с Виктором? Я еще раз хочу заставить тебя целоваться.
— Римка, не делай этого. Умоляю!..
Но Римма громко прокричала всем:
— Среди нас есть еще одна пара, которая любит друг друга, но до сих пор разговаривает на «вы». Это неправильно. Они сейчас же должны выпить на брудершафт и поцеловаться!
Все пьяно зашумели: «Брудершафт, брудершафт!» Алеша хитро поглядывал на сестру. Влатко радостно вскочил:
— Я готов. Как Лиля захочет?
Захмелевшая Лиля встала на носки и подставила Влатко влажные губы.
* * *
Так совпало для Лили горячее время любви с горячим временем сдачи государственных выпускных экзаменов. Первый экзамен был по марксистской философии. Этот экзамен считался самым важным: молодой советский специалист в первую очередь должен был быть политически грамотным и идейно подкованным. Если кто-то не сдавал этот экзамен, к остальным его уже не допускали.
