Эмми перечитывала по запискам: такого-то числа Линден сказал… такого-то числа он ответил… В этих высказываниях не было ничего политического. Потом она дошла до записи: «Когда мимо нас прошли некоторые товарищи из испанской группы, Линден сказал, что здесь есть очень хорошенькие испанки». Вот с этого и началось обсуждение:
— Партия с полным правом ожидает, что все стремления, все силы товарища Линдена будут направлены на достижения в борьбе за независимость его страны. Но о чем думает товарищ Линден? Он думает о хорошеньких испанских девушках и ставит тем самым интересы своего «я» выше интересов партии. Это нарушение партийной дисциплины. Нужно предоставить товарищу Линдену слово для самокритики.
Вольфганг сначала не совсем понимал, за что его «разбирают», но потом очень испугался, что его могут исключить. У него все помутилось в голове, и он бормотал что-то бессвязное — что всегда ставил интересы партии выше своих личных, что сознает свою вину и впредь будет еще более преданным партийным интересам. Его пожурили.
Вечером после обсуждения он особенно страдал от одиночества. Его раздирали противоречивые мысли: неужели проявление самых простых человеческих чувств идет вразрез с линией партии? Он все думал, думал, вспоминал свою жалкую и неискреннюю самокритику, что от страха бормотал что-то бессвязное. И ему вспомнились газетные статьи с покаянными заявлениями подсудимых на процессах «врагов народа». И впервые он подумал: «А может быть, они тоже не были ни в чем виноваты, но им приходилось критиковать самих себя и каяться, каяться, как пришлось мне?» В нем зародилась мысль, которая показалась ему самому преступной: так ли справедливо советский суд осуждал тех людей? С кем было поговорить? Все слушатели школы были запуганы конспиративностью и боялись откровенных бесед. Вольфгангу так хотелось хоть на минуту увидеть маму и пожаловаться ей…
Если тот вечер критики и самокритики не отнял у Вольфганга веры в правильность всего, что он видел в Советском Союзе, в верность всех постулатов сталинизма, то он способствовал зарождению и укреплению его критического подхода к этой правильности. Конечно, его положительное отношение к сталинизму тогда еще перевешивало критический взгляд на окружающее. Но через семь лет, когда он продвинулся по партийной линии, этот критический подход помог ему сделать очень важный выбор.
16. Повороты войны
В истории войн было много примеров, когда победители до основания разрушали крупные города. Александр Македонский разрушил Персеполь в Ближней Азии. Римский полководец Сципион разрушил Карфаген в Северной Африке. Гитлер, заранее решивший, что победит Россию, издал 22 сентября 1941 года директиву № 1601 «Будущее города Петербурга» (он не хотел признавать за городом имя ненавистного ему большевика и полуеврея Ленина). В директиве говорилось:
«После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса… Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о капитуляции, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения».
Из-за многих ошибок Сталина и неподготовленности к войне Ленинград оказался абсолютно незащищенным и блокада Ленинграда немецкими и финскими войсками стала самой тяжелой и самой трагической главой войны. Только благодаря героизму и стойкости защитников и жителей Ленинграда он не был разрушен.
Через три недели после начала войны, 17 июля, из-за нехватки продуктов в городе были введены продовольственные карточки. С 27 августа сухопутная связь Ленинграда со всей страной была прервана, жители города потеряли возможность покинуть его, сотни тысяч людей ждали возможности прорыва на восток. К тому же с началом войны Ленинград наводнили 300 тысяч беженцев из стран Прибалтики и соседних российских областей. Блокада города началась 8 сентября 1941 года. Снижение норм выдачи продуктов было объявлено 15 сентября. В октябре жители города почувствовали явную нехватку продовольствия, а в ноябре в Ленинграде начался настоящий голод, случаи потери сознания от голода на улицах и на работе, и первые случаи смертей от истощения. Пополнять запасы продовольствия по воздуху было невозможно из-за постоянных обстрелов, а судоходство по Ладожскому озеру прекратилось из-за наступления холодов. При этом лед на озере был еще очень слабый, машины проехать по нему не могли. А когда смогли, немецкая авиация стала их бомбить, и под лед ушли тысячи людей. Все транспортные коммуникации находились под постоянным огнем противника. С 20 ноября властями Ленинграда был введен норматив по отпуску продуктов питания:
Рабочим — 250 граммов хлеба в сутки;
Служащим, иждивенцам и детям до двенадцати лет — по 125 граммов;
Личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии, — 300 граммов;
Войскам первой линии — 500 граммов.
При этом до пятидесяти процентов хлеба составляли примеси, и он был почти несъедобным. Все остальные продукты практически перестали выдаваться. В декабре 1941 года смертность от голода стала массовой. Скоропостижная смерть прохожих на улицах от дистрофии была обычным явлением: люди падали и мгновенно умирали. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали на улицах умерших от истощения и мороза и складывали окостенелые трупы в длинные и высокие штабеля. Ими были обложены все центральные улицы — до захоронения в более теплое время.
Но в ленинградском обкоме партии, в Смольном дворце, упитанный секретарь обкома Андрей Жданов и его помощники продолжали получать вкусные калорийные обеды, заедать жирные супы мягким белым хлебом. Ленинградцы могли бы этого не узнать, если бы не находили выброшенные на помойку рядом недоеденные белые булки. Их разрывали на кусочки и съедали голодающие люди.
Несмотря ни на что Ленинград, культурный центр страны, еще продолжал держаться. В первые месяцы блокады на улицах Ленинграда было установлено 1500 громкоговорителей. Радиосеть давала информацию о налетах и воздушной тревоге, и через нее во время тревог и налетов стучал метроном: быстрый ритм означал воздушную тревогу, медленный — отбой. Этот метроном стал знаменит и вошел в историю блокады как культурный памятник сопротивления населения.
Все картины и ценности Эрмитажа, Русского и других музеев были надежно спрятаны и не пострадали. В Ленинградской филармонии шли концерты, и Дмитрий Шостакович написал Седьмую («Ленинградскую») симфонию, ее густые трагические аккорды прозвучали в филармонии в августе 1942 года.
Блокада Ленинграда длилась 879 дней и закончилась только 27 января 1944 года, когда наступил перелом в войне и у гитлеровской армии уже не было сил удерживать город в мертвом кольце. За это время в городе умерли от голода миллион двести тысяч человек. В числе ленинградцев, переживших блокаду, был студент-медик четвертого курса Ефим Лившиц. Вместе со всеми жителями он копал окопы и во время бомбежек сбрасывал с крыш зажигательные бомбы. Потом у него началась дистрофия и не осталось сил даже подниматься по лестнице. В конце 1943 года его с группой других голодающих вывезли на грузовике по «Дороге жизни» — по льду Ладожского озера. Лившиц весил тридцать восемь килограммов.
