Акакий церемонно встал и вышел из-за стола. Под такой цензурой строчить письма ему не позволяло вдохновение.
Ночью Клавдия Сидоровна очень долго не могла уснуть. Сначала было обидно, что Акакий дорос до седых волос… до лысины, а так и не понял самого главного – все супружеские ссоры не должны выходить за порог! Конечно, если супруги дорожат друг другом. А уж жаловаться матушке на жену-бяку и вовсе недостойно. Ладно, она еще покажет, на что способна ее черепная коробка! В смысле – мозги.
Из головы не шла Катерина Белкина со своей запутанной родословной. Выходит, что Катерина воспитывается в приемной, но любящей семье, потом узнает, что мать у нее не родная, и девчонка уезжает учиться в Москву. Сама же остается здесь, учится в институте и припеваючи живет на денежки, которые присылает ей приемная матушка. Затем она случайно сталкивается с родительницей в транспорте и делает вид, что совершенно с ней не знакома. А потом уходит из института. Зачем? Ну и училась бы, жила бы в общежитии, мать деньги присылать не отказывалась, неужели девчонку замучила совесть? Или здесь что-то другое? А может, ей просто захотелось больших денег? Ведь у Агафьи девчонки неплохо получают. Хорошо, Катерина приходит в клуб и заводит какие-то тайные разговоры. С кем? У нее, по словам Татьяны, нет ни подруг, ни друзей. И почему их надо было вести в таком безлюдном месте? И все-таки, кто та несчастная, которую они с Акакием обнаружили?
Утром Клавдия не находила себе места, надо было срочно ехать к Белкиной в больницу, но легкомысленный Кака все еще сладко храпел в постели. Клавдия уже пошире открыла рот, чтобы единым воплем разбудить не только своего, но и перебудить остальных заспавшихся мужиков подъезда, как Тимка задрал гладиолусом пушистый хвост и понесся к двери. Наверняка кто-то пришел, а звонок опять заело. Удобнее всего сделать вид, что кошачьего сигнала она не увидела. Но Тимка понял хозяйку и заорал благим матом – кот требовал компании.
– Вот ведь, глаза как следует продрать не дадут, – проворчала Клавдия, ковыляя к двери.
В квартиру влетела яркая и ароматная, как настурция, Лилечка и с порога зачастила:
– Ой, еле к вам вырвалась, времени совсем нет. Тимочка, котик мой золотой, посмотри, что я тебе купила: «Китикет» с мясом индейца!
– Что-то я такого еще не пробовала, может, с индейкой? – уточнила Клавдия Сидоровна.
– Ой, ну какая разница?
– Ну… все-таки индеец – это он, а индейка – она, надо же понимать.
– А вам, рыбочки, червячков живых… Ой, мама! Смотри, как они их жрут, прямо с ума сойти!
– Тоже мне, деликатес, червяки! – бурчала Клавдия, накрывая на стол.
– Мамочка, а тебе крем от морщин: один раз намажешься – и эффект!.. Морщины сразу, конечно, не уберутся, но кожа облезет.
Клавдия Сидоровна взяла тюбик и с чувством прижала его к груди.
– Ты говоришь – мамочка? Небось опять на ягоду пришла деньги просить? – усмехнулась она.
– А откуда ты знаешь? – удивленно захлопала ресницами Лилечка.
– Так уж знаю, ты же вот только что у меня на смородину занимала, Данила сказал, чтобы тебе денег не давать.
– Так это на смородину больше не надо, а сейчас малина. Ой, мам, там такая малина… Ягода крупная, спелая, цвет… вот такой цвет, знаешь, только что выбросили…
– И не жатая?
– Ой, ну ты скажешь! Сейчас жатое уже никто не носит, – обиделась Лиля. – Нет, там вообще – супер! И стоит недорого, всего четыре тысячи.
– Четыре тысячи?!! Малина?!! – ужаснулась Клавдия.
Лилечка немного растерянно поморгала, а потом опомнилась и затараторила:
– Мама, ты же умная женщина! Ты же понимаешь, что я не могу сварить варенья поллитровую баночку, к Даниле же столько гостей приезжает. Мало того что надо на стол выставить, так еще и с собой дать, чтобы лицом в грязь не ударить. Сама же знаешь, к нам не проходимцы пожалуют, а люди солидные. Вот и приходится тратиться.
Клавдия Сидоровна почесала в затылке. Кто их знает, этих бизнесменов. Вот она сроду никакого варенья не варит, а к ней, бывает, тоже подружки заходят. Но еще никто не попросил, чтобы ему с собой завернули банку варенья или, скажем, килограммчик морковки. А у богачей, может, так водится – на этом экономят, зато потом денег – полные закрома.
– Ну, если надо, так я дам, конечно, но это сколько ж надо тебе у плиты-то париться? – пожалела она невестку.
– Вот, мамочка, только ты меня и можешь понять, а эти мужики, разве они когда-нибудь поймут женщину? – вздохнула Лиля и по секрету сообщила: – Тут Данька видел, как тебя этот мордастый Жора довозил, так он, знаешь, что сказал? Он говорит: «Матушка наша совсем свихнулась, такого орла, отца, значит, на этого носорога променять».
Клавдия Сидоровна от возмущения всплеснула руками:
– Так это он где орла-то увидал? Это Кака орел, что ли?
Акакий только что встал и появился в дверях заспанный, на тоненьких кривоватых ножках, одетых в шерстяные носки. На его голове взлохматились остатки волос, жиденькая щетина как-то кустиками разбежалась по челюсти, согнутая спина вызывала жалость, зато на впалом животе гордо выпирал пуп.
– Во, видала орла? В нем от птицы только грудь! А туда же…
– Девочки, доброе утро, – засветился Акакий.
– Доброе утро, папа, – улыбнулась Лиля. – Как спалось?
– С кем? – заморгал глазами Акакий, не окончательно проснувшись.
– Ой, иди уже мойся, синяя птица. Пойдем, Лиля, я тебе дам все, что тебе надо, а Акакий Игоревич пусть себя в порядок приведет, а то, ей-богу, перед молодежью совестно.
Лилечка, получив деньги, тут же исчезла, а Клавдия Сидоровна, терпеливо дождавшись, пока муж закончит все утренние дела, твердо взяла его за руку.
– Пора, Кака, едем. Надо к Белкиной еще раз наведаться.
– Ага! Мы приедем, а она опять того… отравится… Нет уж, подождем до полного выздоровления, – заупрямился Акакий Игоревич.
– Нечего ждать. Отравится, так там все же и специалисты под боком. У меня к ней много вопросов собралось. Будешь капризничать, я за «Волгу» Жору посажу, – пригрозила Клавдия Сидоровна.
Акакий Игоревич как-то обиженно заскакал, стал забрасывать голову, точно стоялый жеребец, и фыркать:
– Мой сын подарил машину мне, а не какому-то Жоре! И нечего! И пусть не смеет даже близко подходить к моей жене! Я даже себе такого не позволяю!!
Скоро они уже входили в палату к Белкиной. Теперь уже никто не чинил им преграды – или состояние Катерины заметно улучшилось, или эта пара вызывала самые домашние впечатления. Белкина лежала все в той же палате и на той самой койке. Даже соседки у нее были, похоже, те же самые.
При виде гостей у Катерины задергался глаз, и губы обиженно скатились вниз.
– Вот я так и знала, – пожаловалась она гостям, – сегодня сотню потеряла, так сразу поняла – к несчастью.
