– Ну что ты, наоборот, к радости, – ласково улыбнулась Клавдия. – Верно, Кака?
– Да. Только к чужой.
– Вот и я о том же, – поддержала супруга. – Скажи лучше, девица, ты скоро на свободу-то?
– Я прохожу интенсивный курс психотерапии! – выкрикнула Катерина и уставилась в потолок.
Акакий, как мог, помогал жене вести беседу: надо было поднимать свой статус знающего мужчины.
– Клава, девочка лечится, ей нужна квалифицированная помощь психолога.
– Я поняла, тем более что у нашей девочки появились какие-то навязчивые идеи по поводу родителей.
– Что вы имеете в виду? Вы опять пришли мне говорить всякую чушь? – всполошилась Белкина.
– Какую же чушь? Это ты всем черт-те что городишь. Сама, наверное, запуталась, кто твоя мать, а кто отец. Учти, так просто мы не отвяжемся. Сейчас у нас есть очень важные материалы, и ты в этих материалах совсем не на коне. Но мы пока знаем тебя чисто внешне и только с положительной стороны, вот и стремимся вырвать тебя из грязи, а ты упорно в нее вляпываешься. Помогай себе сама. Для начала расскажи, почему ты так упорно отрекаешься от матери, которая тебя воспитала?
Девчонка судорожно вздохнула и уселась поудобнее. Потом, сквозь набежавшую слезу, принялась рассказывать.
– Я всегда считала, что родилась в замечательной семье. Неполной, но замечательной. Такая хорошая, добрая мама… А потом вдруг узнала, что Сватова Елена Адамовна вовсе мне не мать, она взяла меня из детского дома. Вот я и решила – найду своих родных родителей и просто посмотрю им в глаза. Мне ничего не надо – только глянуть в глаза и все! Ну и нашла. Мать у меня оказалась проституткой, а отец – обычным вором. Он, кстати, в то самое время уже сидел в тюрьме. И вы знаете, внутри у меня будто что-то сгорело…
– Совесть? – подсказала Клавдия Сидоровна еле слышно.
– При чем здесь совесть? У меня вдруг сгорело детство! Я поняла, что живу не так. Я учусь на деньги совершенно чужой женщины. Я доставляю ей ненужные заботы, хлопоты… И я ушла. Сначала хотела поступить в институт, сама, без чьей-то помощи, но пройти не смогла по конкурсу, тогда и написала матери… Простите, я до сих пор зову Сватову Елену Адамовну матерью. Тогда и написала ей, что поступила в московский институт на платное отделение. Решила не появляться дома, пока не выучусь, не заработаю денег, чтобы полностью освободить мать от работы. Только с учебой все никак не получалось, а тут случайно встретила мать в автобусе… Она такая жалкая была, несчастная… Я сразу же решила уйти из института и пойти работать. Так я оказалась у Агафьи.
– Так почему же ты не подошла к матери?! Она ведь и жалкая была по твоей вине, и несчастная!
Девчонка отшвырнула подушку и, всхлипывая, заговорила:
– Ну и что? И подошла бы! Разве бы она позволила мне институт бросить и идти на работу? Разве я смогла бы сразу достать ей столько денег?! Вот сейчас я почти расплатилась с вами, приеду к ней на машине, с деньгами, и она сразу поймет, что я не просто ее кинула, а все время только о ней и думала. Мы будем хорошо жить. Я ей палец о палец не дам ударить.
– Ничего не понимаю, – рассеянно оглянулась Клавдия Сидоровна на мужа. – Но ведь она места себе не находит. Кстати, она знает, что ты в больнице?
– Нет, и не вздумайте ей об этом говорить. Она тут же примчится, а мне ее и порадовать-то нечем, – поспешно предупредила Белкина.
– А если ты просто скажешь, что любишь ее, что тебе никто не нужен? – подал голос Акакий Игоревич. – По-моему, любовь – это больше, чем деньги.
– Ты и мне тридцать лет это пел, – буркнула Клавдия.
Девчонка еще раз всхлипнула и вытерла глаза.
– Я уже выписываюсь на той неделе и сразу к матери. Не надо, чтобы она еще из-за больницы волновалась. И потом, подумает еще, что она мне только сейчас понадобилась, ну, когда я беспомощная… Нет, сейчас я точно знаю, как только выпишусь – и к ней.
Клавдия уже хотела уходить, но Акакий вдруг откашлялся и поинтересовался:
– Катя, я вас все время хотел спросить, с кем это вы разговаривали по сотовому телефону? Вы про какое-то убийство говорили, про завещание…
Белкина хмуро смотрела на Акакия некоторое время, потом уставилась на Клавдию Сидоровну.
– Это он про что?
– Про ваш телефонный звонок, деточка, – мило подсказала Клавдия. – Вы однажды говорили по телефону и думали, что вас никто не слышит. На самом деле вездесущий Акакий Игоревич имел честь вас подслушать.
Акакий чувствовал себя кем-то вроде матерого разведчика. Он даже пытался непринужденно облокотиться на спинку стула, но сидел на табурете и чуть было не кувыркнулся на пол.
– Я про телефонный звонок. Вы кому-то звонили, вероятно, не хотели, чтобы вас слышали, и поэтому спрятались на лоджии. А я тоже на лоджии прятался, хотел на голых… гм… на голых фактах строить дальнейшее расследование. Вот и получилось, что ваш разговор про убийство я слышал.
Девчонка вдруг закинула назад голову и заливисто расхохоталась.
– Господи!! Вот оно что! Да это я говорила со своей сокурсницей, Викой Степановой. Она не доучилась, выскочила замуж и уехала с мужем за границу. Она страшная собачатница и увезла с собой старую догиню, собаку. А теперь хочет заявиться в гости, но не знает, с кем оставить свое сокровище. Вот и хотела взять ее с собой. Но это же для старушки чистое убийство! Я ей так и сказала.
– Нет, вы говорили про завещание. Не станете же вы утверждать, что ждете, будто псина кинется писать вам завещание! – волновался Акакий. Ему было удобно пребывать в позе обвинителя и выставляться дураком не хотелось.
– Не завещание, а состояние, – терпеливо объясняла Катя. – Дело в том, что догиня страшно породистая. Ее щенки стоят немыслимые доллары, а псина так и не успела оставить подруге новый помет. Это просто глупо, я считаю, везти собаку, когда она там может успешно зарабатывать деньги. Хотя… Это только мое мнение.
Клавдия посмотрела на супруга, как больной на клизму.
– А почему же вы тогда спрятались от всех на лоджию? – не сдавался мужчина.
– Потому что у меня сотовый слабенький, дешевый. Он не везде берет, тем более заграницу. А на лоджии слышимость замечательная, – уже устало пояснила Белкина и вопросительно уставилась на Клавдию Сидоровну.
Матрона не стала испытывать терпения девчонки и поспешно поднялась.
– Хорошо, деточка, выздоравливай. Пойдем, горе мое, – легко подняла она супруга с табурета и вытолкала его за дверь.
– Ну что, все узнал? – ткнула она его под ребро, когда вышли из палаты. – «Странный разговор», «Странный разговор»! Девчонки про сук болтали, а тебе померещилось черт знает что! Только зря из-за тебя краснела! Да садись уже, сейчас к Сватовой поедем.
Глава 12
Лекарство от бессонницы
Акакий молча уселся за руль, и только когда подъехали к дому приемной матери Белкиной, он слабо пискнул:
