Пока друзья беседовали, солдаты рассыпались по двору, круша и осматривая всё вокруг. Двое из них подошли к двери и несколькими ударами прикладов винтовок вышибли её из проёма вместе с косяком.
— А теперь и наша очередь, — вздохнул Бурматов, взводя курок револьвера. — Идём, Кузьма Прохорович, убедимся воочию, что в этой берлоге всё тихо и спокойно!
Войдя в дом, они будто оказались в мрачном сыром склепе. Запах затхлости и плесени едва не вывернул их желудки наизнанку. Сердце бешено заколотилось внутри у Кузьмы и, как оказалось, у Бурматова тоже…
— О Боже, в этом клоповнике точно никого нет, — сказал Митрофан, доставая из кармана носовой платок и закрывая рот. — Здесь никто выжить не сможет, даже…
Не договорив, он выбежал на крыльцо, а Кузьма подошёл к стоявшей в углу кровати и успевшими привыкнуть к полумраку глазами увидел чьё-то неподвижное тело. Он метнулся к столу, зажёг керосиновую лампу и с ней в руках снова вернулся к кровати.
Поднеся лампу ближе, он покачнулся и едва удержался на ногах от потрясения. На кровати лежала Алсу, взгляд её широко раскрытых глаз был устремлён в потолок. Мертва она или жива, понять было сложно.
Кузьма разорвал на девушке рубашку и приложил ладонь к её груди. Уловив слабое сердцебиение, он выскочил на крыльцо и увидел курившего Митрофана.
— Бурматов, срочно водка нужна! — крикнул он.
— Чего? — округлил тот глаза. — Какая водка? О чём ты? Надышался всякого дерьма и…
— Водку найди, твою мать! — закричал Кузьма в отчаянии. — В доме Алсу, и она умирает! Ей нужна немедленная помощь!
Кое-как сообразив, что Малов далёк от шуток, Бурматов изменился в лице.
— Эй, бойцы! — не своим голосом крикнул он солдатам. — У кого водка при себе имеется, живо ко мне!
Кто-то оказался запасливым. Не прошло и минуты, как Малову передали уже начатую бутылку, и он вбежал с ней в дом.
— Краюхин, пролётку лови! — приказал Бурматов одному бойцу и сурово глянул на другого. — А ты… Ты лекаря любого найди и веди его сюда, да пошевеливайся! — приказал он. — Всем остальным продолжить облаву… Делать всё так, как и делали!
Налив немного водки в руку, Кузьма принялся растирать безжизненное тело Алсу столь энергично, что через несколько минут пот катил с него градом. Он раскрыл ей рот и влил немного водки. Сначала всё текло по подбородку, потом девушка сделала глоток, и губы её задрожали.
— О Господи, да она вся в крови! — ужаснулся Бурматов, подойдя к кровати с лампой.
— Её в больницу надо, немедленно, — сказал Кузьма, наклоняясь над Алсу и осторожно беря её лёгкое, как пушинка, тело на руки. — Её…
В дом вбежал солдат.
— Господин штабс-капитан, — обратился он к Бурматову. — Пролётка у ворот, и доктор сейчас подойдёт! Я…
— Всё, иди делом займись, — приказал ему Митрофан. — Я сейчас помогу господину Малову и… подойду к вам и проверю ваше усердие, оболтусы хреновы…
7
— Ну как он? — спросил командир, глядя на фельдшера.
— Рана не тяжёлая, кость не задета, но много крови потерял, — сказал тот задумчиво. — Если нагноения не случится, то через неделю всё будет в порядке.
— Ты уж постарайся, Суконкин, — вздохнул командир. — Поставь его на ноги во что бы то ни стало!
— А кто он таков есть?
— Товарищ мой давний.
— А в отряд к нам надолго?
— Теперь, наверное, насовсем.
Командир вышел из землянки, прозванной «лазаретом», и вернулся к себе. Там его уже поджидали несколько партизан, которым он доверял.
— Чего звал, Владимир Александрович? — поинтересовался один из них, теребя шапку.
— Дело есть, товарищи, — ответил командир, присаживаясь за столик. — Иван Ильич весть принёс благую. Эшелон с оружием завтра утром на железнодорожную станцию пожалует.
— Это точно или седьмая вода на киселе? — оживились партизаны.
— Иван Ильич сказал, что по телеграфу пришло сообщение, — ответил командир. — А у нас там надёжный товарищ служит.
— Значит, готовиться надо? — зашумели партизаны.
— Уже готовыми быть надо, — нахмурился командир. — Как только стемнеет, выступаем.
Ночью отряд выдвинулся в сторону железнодорожной станции. Ближе к утру партизаны приблизились к железнодорожной насыпи, и командир разделил отряд на две половины. Как было запланировано заранее, первая половина, вооружённая кое-каким оружием, направилась на станцию, а вторая — к домику путевого обходчика.
— Как ты думаешь, обходчик не подведёт? — спросил возглавивший вторую половину отряда партизан Кожухов, обращаясь к Стёпке Пирогову.
— Не знаю, — вздохнул юноша. — Всю дорогу только и думаю об этом.
— Вот незадача будет, — вздохнул и Кожухов. — Если обходчик нас выдал, то пропали наши головушки.
Со стороны послышался треск сучьев. Партизаны распластались на земле и замерли.
— Такое ощущение, что в нашу сторону не меньше десятка человек движется, — прошептал Стёпка тревожно.
— Давай поглядим, кто там, — тихо отозвался Кожухов. — Если солдаты, первыми стрельбу начнём, чтобы наши безоружные разбежаться успели…
И они, набравшись смелости, двинулись в сторону приближающегося звука. Кожухов сжимал в руке револьвер и был готов выстрелить в любую минуту. При бледном свете луны партизаны увидели обходчика, который шагал к ним навстречу, не разбирая дороги.
— Здравствуй, дядя, это мы, — сказал Стёпка, когда он приблизился. — Ты узнаёшь меня?
— Узнаю, не беспокойся, — буркнул в ответ обходчик.
— А ты так шагал к нам навстречу, будто табун лошадей перед собой гнал, — усмехнулся Кожухов.
— Я так специально шёл, чтобы вы слышали, — объяснил обходчик. — Мы же не уточнили с вашим сорванцом место, где встретиться должны.
— Ладно, хорошо, — заторопился Кожухов. — Время не ждёт. Давайте обговорим предстоящие наши действия, чтоб без накладок всё обошлось.
Обходчик помедлил с ответом, а потом заговорил:
— Нет, без накладок не обойдётся. Семёновцы в моём домике уже неделю гостюют. Они развилку путей охраняют в горловине и со мной по перегону с дозором ходят.
— Знаем об этом, — Кожухов кивнул на Стёпку. — Он уже мне об этом сообщил.
— Так вот, — продолжил обходчик, — первоначально они побаивались и вели себя осторожно. А сейчас расслабились и чувствуют себя в моём доме, как у себя в казарме. Передушить их ничего не стоит.
— Веди, — вздохнул Кожухов. — Мы готовы и это «сотворить».
— Но-о-о… Среди них есть один, который службой Семёнову недовольный. Он охотник бывший, промысловик и в военной форме чувствует себя неуютно.
