Торжество затягивалось. Из приоткрытых окон здания слышалась музыка. И вдруг… Музыка смолкла, и гудящая толпа сразу же притихла. На улицу стали выходить музыканты, вынося с собой инструменты, стулья и подставки для нот. Толпа заволновалась и загудела. Положившая ладонь на рукоятку револьвера Маргарита замерла и, тяжело дыша, попыталась успокоиться.
Оркестр заиграл марш. Из дверей здания стали выходить приглашённые. Офицеры выстроились в два ряда, образовав коридор, по которому шел одетый в новенькую форму с генеральскими погонами на плечах сам виновник торжества атаман Семёнов.
К нему подвели коня, и Григорий Михайлович легко вскочил в седло. Он привстал в стременах, собираясь что-то сказать собравшимся на площади горожанам, и в этот момент Маргарита выхватила из-под кофты револьвер, взвела курок, и…
18
Никогда ещё Кузьма не ощущал на себе бремя столь большой ответственности, но в то же время важность задачи укрепляла в нём чувство собственного достоинства и гордости. Сидя на коне, он с интересом наблюдал за собравшимися на площади горожанами.
«Как в церковный праздник перед собором, — подумал Кузьма. — Никогда бы не подумал, что объявленное атаманом торжество вызовет такой большой интерес…»
К нему подошёл Митрофан Бурматов и поманил пальцем.
— С седла сойди, — попросил он, и по его бледному лицу Кузьма понял, что разговор будет серьёзным.
— Шмель здесь, — сказал Бурматов, отведя его в сторону. — Ты, случайно, в толпе её не заметил?
— Да нет, мимо не пролетала, — отшутился Кузьма. — Народу собралось столько, что лиц разобрать невозможно.
— А ты не паясничай, господин хорунжий Малов, а отнесись к делу со всей серьёзностью, — отозвался Бурматов. — Кузьма, у меня сердце не на месте, и моя интуиция редко меня подводит!
Митрофан ушёл, а Кузьма снова вскочил в седло. Торжество из зала Общественного собрания стало выноситься на улицу. Офицеры выстроились «коридорчиком».
«Ясно, по нему должен будет пройти атаман, — подумал Кузьма, перебирая в памяти сценарий торжества. — Затем он усядется на коня, произнесёт перед горожанами речь, в сопровождении казаков проскачет по центральным улицам Верхнеудинска и… Если его никто не пристрелит по дороге, то Семёнов вернётся обратно и откроет бал».
Проходя по «коридору», Григорий Михайлович приветливо улыбался замершим по стойке смирно и отдающим ему честь офицерам. Толпившиеся на площади люди встречали его громом рукоплесканий и приветственными криками.
К атаману подвели красавца коня. Семёнов легко, по-молодецки, вскочил в седло, натянул уздечку, стиснул ногами бока животного и привстал на стременах. Всем стало ясно, что он готовится говорить. И вдруг…
Кузьма вонзил шпоры в бока своего коня и помчался к атаману, увидев, как подозрительного вида мужчина с усами и бородкой засунул за пазуху руку, и…
* * *
Сильный удар по запястью, нанесённый кем-то сзади, выбил из руки Маргариты револьвер, который, ударившись о камень мостовой, отлетел в сторону. Она закусила губу от невыносимой досады, а из глаз хлынули слёзы. Маргарита даже не успела сообразить, что происходит, как двое мужчин подхватили её под руки и попытались «выдернуть» из толпы.
Но тут в дело вступил кузнец Иван Ильич. Не мешкая ни минуты, он схватил державших девушку за руки сыщиков за шиворот, встряхнул и шарахнул их лбами друг о друга. Они тут же повалились на мостовую без сознания. Вокруг дерущихся тут же образовалось свободное пространство. Иван Ильич схватил за руку Маргариту, чтобы увести её с площади, как вдруг…
Где-то загрохотали выстрелы, и толпа пришла в движение. Кто в кого стреляет, разобрать было невозможно. Возникла давка. Поддавшиеся панике люди бросались в разные стороны, и…
— Сюда, дочка! — прокричал кузнец, увлекая за собой Маргариту. — Сейчас мы выберемся из этого гадючьего муравейника!
Где-то сзади снова загрохотали выстрелы, которые подстегнули разбегающуюся толпу и ввергли в хаос безумия. Люди бежали кто куда с искажёнными ужасом лицами, не замечая и наступая на тех, кто не смог устоять на ногах и был сметён обезумевшими бегущими.
Когда Иван Ильич подвёл Маргариту к ожидавшей неподалёку повозке, на площади снова загремели выстрелы.
— Это ничего, так надо, — сказал кузнец, как пушинку подхватывая девушку и укладывая её в повозку. — А нам теперь здесь делать нечего, дочка.
Откуда ни возьмись вырос Стёпка Пирогов. Громко матерясь, он вскочил в повозку, схватил вожжи и взмахнул кнутом.
— Вот и Стёпка с нами, — ухмыльнулся Иван Ильич, вытаскивая из-под подстилки наган и взводя курок. — Теперь наша главная задача — унести отсель подальше ноги!
Не успела запряжённая в повозку лошадь сделать и шага, как какой-то человек кинулся к ней и ухватился обеими руками за удила. Его манёвр, наверное, удался бы, но… Стёпка так огрел его кнутом по голове, что отважный прохожий, отпустив удила, свалился на дорогу и замер как мёртвый.
Стёпка стегал коня с каким-то озлоблением обречённого и направлял его к выезду, стараясь как можно быстрее покинуть город. Но вдруг перед собой он увидел перевёрнутую вверх колёсами телегу, перегородившую улицу.
Натянув вожжи, Стёпка остановил лошадь.
— Прыгайте с телеги! — крикнул он, обернувшись. — Об остальном я сам позабочусь!
— Нет, останусь я! — неожиданно воспротивилась находившаяся на грани истерического срыва Маргарита.
— Прочь с телеги! — закричал Стёпка, выхватывая револьвер. — Я буду прорываться, ясно? Если телега перевернётся, ты можешь себе шею сломать!
— Он прав, дочка, — сказал Иван Ильич, спрыгивая с телеги и беря на руки Маргариту. — Сейчас здесь пальба начнётся, и нам надо спрятаться где-то.
— Нет, мы не должны прятаться! — запротестовала Маргарита. — Мы должны вступить в бой! Мы должны, просто обязаны…
Из-за перевёрнутой телеги загрохотали выстрелы, и вокруг беглецов засвистели пули.
— Ну всё, момент упущен, и мне придётся с вами укрытие искать, — крикнул Стёпка негодующе. — Я знаю, куда бежать, за мной ступайте!
— Нет, не пойду! — взвизгнула Маргарита и…
На короткий период времени она лишилась сознания, так и не увидев, как кузнец следом за Стёпкой подбежал к крыльцу чьего-то дома и быстро внёс её вовнутрь.
* * *
Кузьма не успел подскочить к атаману до того, как зазвучали выстрелы. Он только увидел белоснежного красавца коня Семёнова, который мчался куда-то в сторону, но седока на нём не было. «Всё, проморгали, убили Григория Михайловича! — подумал Кузьма с отчаянием. — Что теперь будет, даже подумать страшно… Ясно одно, что не сносить теперь голов не только одному штабс-капитану Бурматову…»
В Кузьме разом проснулись дремавшие силы. Он почувствовал себя всесокрушающим исполином, и ему захотелось уничтожить всех злодеев, решившихся на такое дерзкое нападение.
