— Всё, чтобы свалить с себя вину за побег Халилова, — важно заявил начальник. — Поведай-ка мне, господин Бурматов, у вас имеются братья или сёстры с внешностью, как у вас?
Митрофан отрицательно покачал головой.
— Увы, — сказал он, — в нашей семье я был единственным ребёнком. Мама после моего рождения умерла, а отец женился ещё раз пять, но детей у него больше не было.
Начальник довольно улыбнулся.
— А двоюродных или троюродных братьев у тебя много? Они похожи на тебя?
— Никаким боком, — ответил Митрофан. — Я будто не из их семьи.
На вопросы начальника он отвечал взвешенно и спокойно, словно заранее подготовил ответы на них.
Юрий Семёнович развёл руками.
— Стало быть, ты в Верхнеудинске один такой, господин Бурматов, и это усложняет вашу ситуацию, извините.
Он позвонил в колокольчик. В двери показалось усталое лицо урядника.
— Приведи Суркова, — распорядился Юрий Семёнович и откинулся на спинку стула с довольной ухмылкой.
Через несколько минут в кабинет вошёл «провинившийся» охранник.
— Ты знаешь господина Бурматова, Игнат? — строго спросил Юрий Семёнович.
Пока охранник что-то мямлил себе под нос, неуклюже топчась посреди кабинета, Митрофан внимательно изучал его.
— Да, я видел этого господина, — с трудом сглотнув слюну, признался Сурков.
— При каких обстоятельствах ты его видел?
— Он привёл в охраняемую мной палату человека.
— Скажи, милейший дурень, почему ты утверждаешь, что человека вёл в палату именно сыщик, который сейчас перед тобой, а не кто-то другой? — повысил голос начальник.
— Не могу знать! — вытянулся по стойке смирно охранник. — Этот господин, — он кивнул на замершего Митрофана, — назвался сыщиком Бурматовым и сказал, что выполняет ответственное задание. Вот я их и пропустил.
— Невероятно, — не выдержал Митрофан. — Это что, какой-то розыгрыш?
— Шутить и смеяться потом будем, а сейчас помолчи, — недовольно рыкнул на него Юрий Семёнович и продолжил допрос охранника: — Как долго этот господин находился в палате?
— С четверть часа, — пожав плечами, ответил тот неуверенно. — Потом они оба ушли.
— Ты заглянул в палату?
— Так точно.
— И что ты увидел?
— Да ничего, темно было, — посетовал охранник. — Я увидел кровать, а на ней арестованного.
— И это был тот, кого было поручено тебе охранять, или тот, кого привёл в палату господин Бурматов?
— Не могу знать, — ответил охранник. — В тот день я первый раз заступил на дежурство и лица того, кого охранял, не успел запомнить.
Юрий Семёнович указал пальцем на Митрофана.
— Так это точно был он, который называл себя Бурматовым?
— Не могу знать, — пожал плечами охранник. — Вроде похож на того, а может, и нет… Но я хорошо запомнил, что тот назвал себя Бурматовым!
— Пошёл вон, раззява! — рявкнул на него разозлившийся Юрий Семёнович, и охранник мгновенно ретировался из кабинета.
— И что ты на это скажешь, господин Бурматов? — сурово глянул на него начальник.
— Ему к психиатру обратиться надо, — пожал плечами Митрофан. — Его диагноз у него на лбу написан, не успели рассмотреть?
— Ты слышал, что в ту ночь у палаты прозвучала твоя фамилия? — наседал Юрий Семёнович. — Он говорил правду, такие идиоты лгать не могут.
— Если вы склонны верить ему, то я запретить не в силах, — хмыкнул Митрофан. — А что, слово идиота способно перевесить слово нормального человека?
— А ты не дерзи, не в том положении, — нахмурился начальник. — У меня есть ещё один любопытный документ, который, как и предыдущий, содержит в себе много вопросов.
Он достал из папки листок с мелким убористым почерком и сказал:
— Тебя ещё видел дежурный врач Кудинов. Передо мной его объяснения, написанные им собственноручно. Здесь он указывает, что видел тебя дважды. Один раз, когда ты привез избитого до неузнаваемости человека и сдал его врачам. Второй… — Юрий Семёнович сделал паузу, пробежавшись по тексту, — второй раз он тебя видел как раз в ту ночь, когда Халилова подменили на бездомного бродягу, которого ты в больницу и привёз! Так что, объяснишь мне как-то все эти свои поступки или их опровергнешь?
— Я могу сказать, — пожал плечами Митрофан, — только то, что это какое-то чудовищное недоразумение.
— А я вот советую признаться в совершённом и объяснить, для чего ты это сделал, — вздохнул Юрий Семёнович.
«Может быть, он ещё поколотит меня «во имя торжества справедливости»? — подумал насмешливо Митрофан. — За ним не заржавеет! Слава о его кулачных развлечениях по всей округе семимильными шагами ходит».
— Чего молчишь, язык проглотил? — загремел на весь кабинет голос начальника. — Какого хрена ты так нагло, не таясь, выкрал из больницы Халилова, безумец?
— Вот и ответ на ваш вопрос, — вздохнул Митрофан. — Вы сами его задали и сами же на него ответили. А теперь, если не затруднит, ответьте на мой вопрос, Юрий Семёнович. Вы действительно считаете меня круглым идиотом, способным на подобные глупости? Вы действительно считаете, что если бы я захотел выкрасть из больницы старика, то действовал бы так нагло и открыто?
— Но, кроме тебя, этого никто не мог сделать! — покраснел от негодования Юрий Семёнович.
— Выходит, нашлись такие ухари, — возразил Митрофан. — Они не только увели арестанта из-под носа охранника, но и заодно ловко меня подставили.
— Про таких ухарей в Верхнеудинске я никогда не слышал, — сжал кулаки начальник. — А вот ты вполне способен на такие фокусы. Так что не темни и говори, где Халилов. Куда ты его спрятал, сволочь?
— Увы, но на этот вопрос я не знаю, что вам ответить, — пожал плечами Митрофан. — Если думаете на меня, то доказывайте мою виновность, против ничего иметь не буду.
— А я уверен, что виновен именно ты, — сказал Юрий Семёнович, беря в руки колокольчик. — Ты хороший сыщик, но… Я умею находить общий язык как с подчинёнными, так и с уголовниками, милейший господин Бурматов. Не хочешь признаться по-хорошему — готовься к другому методу допроса, эффективность которого лично испытаешь на своей шкуре!
И он насмешливо посмотрел на Митрофана, лицо которого не выражало ничего, кроме усталости и скуки.
8
Походив по камере, Макей улёгся на кровать лицом к Мавлюдову.
— А ты всё же долбанутый, — заявил он Азату. — Чего с «товарищами» снюхался, раз по уголовной статье чалишься? — Он поскрёб заросший жёсткой щетиной подбородок и сладко зевнул.
Азат заметил грязь под его давно нестрижеными ногтями и с отвращением поморщился.
