– Мы займемся всеми самоубийствами, произошедшими в течение последнего месяца. Пусть полицейские вернутся на место преступления и поищут знак. Если это ничего не даст, надо будет проделать то же самое с самоубийствами за предыдущий месяц, и так далее. Предупредите дивизионного комиссара о расширении территории поисков. Жюстен, напишите уведомление, а вы, Фруасси, подделайте мою подпись. Через десять минут мы расходимся. Ретанкур, собирайтесь, вы в авангарде.
– Данглар, – спросил Адамберг, выходя из зала, – по какому поводу было сказано “Если гора к тебе не идет, ты пойдешь к горе”?
– Мы вроде бы не должны отвлекаться от темы, – суховато заметил Данглар.
– Не должны. Но и Мордан не обязан был декламировать исландский стих. Они от вас заразились, майор, все до одного. Скоро в уголовном розыске не останется ни одного полицейского, способного сосредоточиться. А мне нужны собранные сотрудники.
– Поскольку вы сами таковым не являетесь.
– Именно. Так что там произошло с горой?
– Ничего там не произошло, комиссар. Речь идет о восточной притче. Более того, о Магомете собственной персоной. “Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе”.
– Ну, я-то буду поскромнее: если я не взошел на гору, то гора пришла ко мне. Потому что я не заметил пути.
– Почему же, вы разгадали знак.
– И остановился на этом, Данглар. Я не пошел дальше гильотины.
– И не надо, комиссар.
– Не будь утреннего письма, мы бы так и топтались на одном месте.
– Но письмо же пришло. И пришло оно в ответ на ваше объявление.
– Вы сегодня на редкость милосердны ко мне, – улыбнулся Адамберг.
Глава 17
Из машины Адамберг позвонил комиссару Бурлену:
– Мы уходим из Исландии, раз и навсегда.
– И куда плывем?
– В Общество по изучению Робеспьера.
– Общество по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера, – громко поправил Данглар.
– Черт, – сказал Бурлен. – Вот и твоя гильотина.
– Президент лично написал нам, он скорбит о потере трех членов Общества.
– Наших самоубийц.
– Само собой. И еще он полагает, что пропал четвертый.
– А сколько их там всего?
– Около семисот.
– Черт, – повторил Бурлен.
– Вот и я о том же.
– Думаешь, убийца может швырнуть туда бомбу? Типа сэкономить время?
– Нет, так ему неинтересно. Пока, во всяком случае.
Хозяин “Кафе игроков” ждал их.
– Меня не предупредили, что вас будет трое.
– Но нам и не запретили быть втроем, – возразил Адамберг, вынув из кармана письмо.
При взгляде на изысканный почерк хозяин тут же успокоился и вывел их через черный ход во дворик, потом во второй дворик, оттуда – в переулок и проводил до металлической противопожарной двери.
– Тут вы спуститесь в паркинг Турнель. Полагаю, вам указали нужный выход?
– Да.
– Тогда давайте в темпе, – велел он, посмотрев по сторонам. – И не светитесь особо. Правда, в его компании, – он показал на шевелюру Вейренка, – вряд ли вы в этом преуспеете.
И он, не прощаясь, пошел обратно. Жюстен оказался прав: от всего этого так и несло конспирацией, интригами и заговором, как в старые добрые времена.
– Детский сад, – сказал Вейренк.
– Похоже на то, – согласился Адамберг. – Но в отношении тебя он прав.
– Я не виноват.
Адамберг поморщился. Он знал, что Вейренка, раз увидев, забыть невозможно, особенно его крупное красивое лицо и двуцветную гриву, похожую на негатив леопардовой шкуры. Вот уж кого не следовало отряжать на слежку или брать в заговорщики XVIII века. Мальчишки, истязавшие его в детстве, искромсали ему кожу головы четырнадцатью ударами ножа, и на месте шрамов отросли рыжие волосы. Это случилось там, наверху, в их родных местах, на Верхнем Лугу в Лобазаке, сразу за виноградником. Каждый раз, когда Адамберг вспоминал об этом, у него начинались спазмы в животе.
Они поднялись по лестнице и через черный ход вошли в “Турне де ла Турнель”. В этот час просторный и довольно роскошный зал с белыми скатертями был полон. Данглар заметил сидящую боком Ретанкур в бледно-розовом костюме и лентой в цвет в коротких светлых волосах. На столике перед ней лежал журнал по вязанию для детей. Импозантная Ретанкур, вытягивая нитку белой шерсти из большой цветастой сумки, стоявшей у ее ног, вязала, не глядя на спицы, и прерывалась только для того, чтобы взять что-нибудь с тарелки.
– Ты был в курсе? – выдохнул Вейренк. – Что она вязать умеет? И так классно?
– Понятия не имел.
– Похоже на танк в камуфляже. Нет, она обалденная. Спрятала пушку под клубками шерсти.
– А вон и наш друг, – сказал Данглар, – возле вешалки. В белой рубашке и серой жилетке, сидит и чистит ногти.
– Не думаю, – сказал Вейренк. – С трудом себе представляю, что президент Шато будет чистить ногти в ресторане.
– Он берет журнал, – сказал Адамберг, – “Мотоциклы вчера и сегодня”. Смотрит на нас. Колеблется потому, что нас трое.
Они подошли к его столику, и он привстал, чтобы пожать им руки.
– Господа, письмо при вас?
Адамберг распахнул пиджак, показав конверт, вылезающий из внутреннего кармана.
– Вы комиссар Адамберг, не так ли? – спросил Франсуа Шато. – По-моему, мне знакомо ваше лицо. А кто ваши спутники?
– Майор Данглар и лейтенант Вейренк.
– Объединенные силы, – сказал Данглар.
– Садитесь, прошу вас.
Успокоившись, Шато сунул стальную пилку в карман жилетки и предложил им сделать заказ, порекомендовав слоеный пирог с грибами и шпинатом и телячью печень по-венециански. Шато оказался невысоким узкоплечим человечком с круглым румяным лицом. Редкие светло-каштановые волосы на макушке и ничем не примечательные голубые глаза. Ничего особенного, если не считать этой несуразной пилки и его манеры держаться – прямо и прилежно, словно на проповеди в церкви. Адамберг даже огорчился, как будто президент Общества Робеспьера обязан был наводить страх.
– Что-нибудь выпьете? – спросил Данглар, изучая винную карту.
– Я редко пью, но с вами за компанию с удовольствием. – Шато выдавил из себя улыбку. – Я предпочитаю белое, если не возражаете.
– Я за, – сказал Данглар и тут же приступил к заказу.
– Я еще раз прошу извинить меня, что заставил вас проделать этот путь. Увы, я вынужден был так поступить.
– Вам угрожают? – спросил Вейренк.
