– Как ты считаешь, белые камешки – это что?
– Кости чайки.
Альмар залпом выпил половину своей кружки и знаком скомандовал комиссару поступить так же с кофе. Адамберг чувствовал, как на него накатывает волна усталости. Сидевший за столом Вейренк тоже, судя по всему, вырубался, а Ретанкур все еще спала. Он отставил пустую чашку, собрав ложечкой остатки коричневого сахара.
– Такие косточки находятся в нижней части конечностей, – начал Альмар. – Я когда-то это проходил. В Ренне.
– Ну, – сказал Адамберг, прикрыв глаза.
– Только это кости не чайки. А человека.
Глава 39
Выйдя из гостиницы, Адамберг обнаружил, что ее стены сливаются с соседними фасадами, какими бы они ни были синими или красными. Он вдохнул сырой, насыщенный йодом воздух, принесенный застывшим туманом, – этот запах он почувствовал еще на теплом острове, но главное, задолго до них его учуяла Ретанкур, почему, собственно, она и поднялась обратно на плато, посмотреть, что сулит им западный ветер. Ретанкур победила облако афтурганги. Он засучил рукав куртки и посмотрел на часы. Он видел циферблат, но не смог бы с точностью определить, где находятся стрелки. Даже с компасом, который так и валялся возле ямок от колышков, они не смогли бы держаться правильного курса и уж точно не различили бы дрейфующие льдины.
Эггрун уверенно и ловко перебинтовала ногу Вейренку, смазав ее предварительно пахучим бальзамом, напоминающим мазь, которой Пеллетье лечил ногу Гекаты. Рёгнвар озабоченно склонился над пострадавшим. Он жестом подозвал Альмара и попросил перевести.
– Ты уверен, что вывихнул ногу, когда бежал по гальке? – спросил он Вейренка.
– Уверен. Это всего лишь вывих.
– Но тебе же здорово больно, да?
– Да, – признал Вейренк.
– Ты когда упал, почувствовал острую боль? Словно в самой сердцевине кости?
– Да, через некоторое время. Наверное, я связку порвал.
Рёгнвар взял костыли и направился к Гуннлаугуру, который в одиночестве сидел перед шахматной доской.
– Знаю, чего ты хочешь, – сказал Гуннлаугур.
– Да. Позвони в аэропорт, чтобы они срочно снарядили самолет в больницу Акюрейри. Надо будет каждый час проверять его щиколотку. Если лиловое пятно вылезет за повязку, его надо сразу в самолет и туда.
– Как они взлетят в таком тумане?
– Готов поспорить, что туман не дойдет то взлетной полосы. Или не будет там таким густым. Он накрыл только Лисий остров и нас.
Гуннлаугур сделал ход пешкой и встал.
– Я позвоню им, – сказал он. – Не трогай фигуры.
Стоя за его спиной, Рёгнвар изучал шахматную доску. Потом пошел черной ладьей. Он слыл лучшим игроком на Гримсее, который, в свою очередь, является лучшим в мире шахматным островом.
Адамберг отвел Вейренка в его комнату на первом этаже, приготовленную Эггрун.
– А она? С ней что делать? – Эггрун показала на Ретанкур.
– Лучше ее не трогать, – сказал Адамберг. – Она оклемается в пять раз быстрее нас.
Эггрун взглянула на шахматный столик, как раз когда ее муж обнаружил свинский поступок Рёгнвара.
– Сейчас они сыграют ответную партию, потом еще одну, так что, – прикинула она, – мы сядем ужинать не раньше половины девятого. Можете часа три поспать.
В семь часов Рёгнвар оставил задумчивого Гуннлаугура разбираться с ловушкой, в результате которой он мог потерять ферзя, и пошел проверить щиколотку спящего Вейренка. Пока что “оно” не сильно увеличилось. Тем не менее пальцы на ноге опухли, и лиловое пятно размером в полкроны все же вылезло из-под повязки.
– Аэропорт держим в состоянии боевой готовности, – сказал он и, сев, положил костыли на пол.
Ретанкур, проснувшись полчаса назад, жестами попросила разрешения сесть рядом с ними и понаблюдать за игрой. Уголком глаза она видела, как хлопочет Эггрун, накрывая на стол. Она принесла нарезанную ломтями селедку, треску и лососину, вяленую, копченую и соленую, пиво и даже бутылку вина. Закуски всего-навсего. Этот пир горой означал, что их победоносный поход на остров афтурганги, образно выражаясь, растопил лед.
Сидя на кровати, Адамберг то и дело задремывал, но не спал. Дождавшись, когда гостиничные часы пробьют четверть девятого, он спустился в зал и помог Гуннлаугуру довести Вейренка до стола. Ретанкур присоединилась к ним, всей своей массой рухнув на стул. Выглядела она отдохнувшей. Адамберг разлил вино и поднял свой стакан.
– За Виолетту, – сказал он просто.
– За Виолетту, – повторил Вейренк.
– Ваше падение на пляже чуть нас не погубило, – сказала Ретанкур, чокнувшись с лейтенантом.
– При чем тут мое падение, Ретанкур. Меня настиг афтурганга. Рёгнвар в этом уверен. Он не отойдет от меня, пока не убедится, что гангрена мне не грозит.
– В одном он прав, – сказала Ретанкур. – На этой скале действительно нет ни души. Даже чистики не откладывают яйца на обрывах. Даже тюлени морду не высунули из воды. Я лично ни одного не видела. И не заметила никаких следов. Тем туристам очень повезло, что они сумели поймать тюленя, просто редкая удача.
Вот и подходящий момент, подумал Адамберг, все еще в ужасе от своего открытия. А с другой стороны, что, собственно, он ожидал увидеть, ковыряясь в ямках якобы в поисках следов пресловутого костра и тюленьего жира?
– Альмар мне кое-что сейчас сказал, – начал он, выкладывая на стол пять косточек, сложенных на сей раз в пустую коробку из-под пастилок от кашля. – Вот что мы обнаружили в отверстиях от колышков, – объяснил он Ретанкур, которая спала, когда Альмар пошел мыть их трофеи.
– Это кости, – сказала Ретанкур, взяв одну из них.
– Чайки, – сказал Вейренк. – Хоть что-то они нашли поесть.
– Нет, Луи, это была не чайка. А человек.
Адамберг встал в полной тишине и пошел за Альмаром в его номер. Тот только что проснулся и надевал толстый синий свитер.
– Пойдите объясните им все, Альмар. Я не помню названий, мне не поверят.
– Это ossa carpi, – сказал Альмар, показывая на свое запястье, – кости, расположенные между кистью и предплечьем. Запястье то есть. Их всего восемь. Сочленяясь между собой, они располагаются в два ряда. У вас есть листок бумаги, комиссар? Спасибо. Так вам будет понятнее, – сказал он, нарисовав на скорую руку две кости предплечья, восемь костей запястья и начало кисти. – Пястные кости, – уточнил он. – Вот верхний ряд: ладьевидная кость, полулунная, трехгранная и тоненькая гороховидная, имеющая форму расплющенной горошины.
– Красивые названия, – сказал Вейренк ровным голосом.
– В нижнем ряду трапеция, трапециевидная кость, головчатая и крючковидная.
