– В этом и заключается его гениальность. Подсуньте полицейским да вообще кому угодно слишком явную улику, и они, заподозрив неладное, не примут ее в расчет. “Слишком хорошо, чтобы быть правдой”, “ловушка”, решат они, “меченая и потому сомнительная карта”. Но заставьте их задуматься, внушите им, что они сами, своим умом, силой своего интеллекта сумели разгадать тайну знака, и они как ненормальные ухватятся за свое открытие. А где труд, там и счастье. И если бы нам не удалось расшифровать его знак, письмо Франсуа Шато, такое подлинное и искреннее, навело бы нас прямиком на след Робеспьера. Все они, утверждая, что впервые видят знак, говорили правду, за исключением Брюнета, который сам его и придумал. Для нас и только для нас. Ни слишком очевидный, ни чересчур туманный. На полпути. Ну и, само собой, когда в прессе появились сообщения о трех убийствах, Брюнет заставил Шато обратиться к нам. И это еще не все. На случай, если бы нам вдруг взбрело в голову снова ступить на землю Исландии, он подложил Жану Брегелю три новых альбома. Новых! И мы, разумеется, пришли к заключению, что убийца пытается направить нас по ложному следу. Ах, преступник допустил ошибку, решили мы, как последние идиоты. Но эта “ошибка” была, конечно, хорошо просчитана. Он выбрал самый верный способ отвести наши подозрения от Исландии. А мы и купились. Все как один. Вписавшись в орбиту кружка Робеспьера, где – повторяю – все замерло. Почему? Потому что там ничего не происходило. Брюнет вынудил нас включиться в шахматную партию с семьюстами игроками, только вот фигуры не двигались с места. Потому что настоящие фигуры делали ходы совсем в другом месте. Вот мы и застряли на мертвой шахматной доске, не находя никакой лазейки просто потому, что ее не существовало.
– А он бы тем временем перебил одного за другим всех членов исландской группы, – сказал Меркаде.
– И мы никогда не догадались бы, кто убийца, – признал Вуазне.
– Вы правы, лейтенант. Брюнет? Миляга Брюнет? Тот самый, что пришел нам помочь, указав на группу потомков, оказавшуюся пустышкой. Затем – играя с огнем, но все же особенно не рискуя, как если бы сунул палец в свечное пламя, – Брюнет выдал нам группу “кротов”, которых он якобы опасался. Группа “кротов”, в сущности, равнялась исландской группе, и ее членов он вызывал дважды в год на заседания, чтобы прощупать их и повторить приказ держать язык за зубами.
– Не понимаю про свечу, – сказал Эсталер.
– Я тебе покажу. Огонь без ожога. Так кто эти “кроты”? – вопрошал Брюнет. Мстители-антиробеспьеристы? Роялисты? Шпионы? Робеспьер сам их устранял? В припадке безумия? А почему бы и нет? Бедный Брюнет так перепугался. И мы ему поверили.
– Черт, – сказал Вуазне, который в эту минуту снова стал сам собой. – Он нас дурачил всю дорогу.
– Не всю, Вуазне. До тех пор, пока излишняя неподвижность не стала казаться ненормальной и подозрительной. Пока нам не надоело все время ходить по кругу и мы не задумались наконец, нет ли другого пути. Или забытого, неявного, упущенного следа. И он нашелся, всего один.
– Исландия, – признал Ноэль.
И снова Адамберг отметил мужество жлоба Ноэля, без всякого смущения отрекшегося от своих недавних убеждений.
– И вот еще что, – продолжал Адамберг. – Когда Брюнет заходил сюда в мое отсутствие, чтобы снова попросить себе охрану, мог ли он каким-то образом выяснить, что я в Исландии? Насколько я понял, ему сказали только, что я отлучился по семейным обстоятельствам.
В полной тишине Данглар медленно и вяло поднял руку.
– Я, – проговорил он. – Я что-то такое ему сказал, когда мы обсуждали его охрану.
– Какое “такое”?
Майор мужественно вскинул голову. Словно Дантон, подумал он, идущий на заклание.
– Я ему сказал, что мы делаем все, что в наших силах, пока вы прохлаждаетесь в Исландии.
– Это не просто “что-то такое”, Данглар.
– Нет.
– За этой информацией он сюда и явился, увидев, что моя машина припаркована у дома. С самого начала следствия он внимательно наблюдал за моими передвижениями. И вы ему сдали эту информацию, потому что были раздражены. Представьте себе его реакцию: я вернулся к исландской версии! Пошел по следу, который он с таким трудом уничтожил, подталкивая нас к разгадке непостижимой тайны Общества Робеспьера. И тогда он нападает на Венсана Берье. На Берье, анонимного “велосипедиста” из Общества и “лыжного тренера” с Лисьего острова. И вешает его, надев парик. Зачем? Чтобы во что бы то ни стало вернуть нас к Робеспьеру. Но это еще цветочки. Он смещает веревку вбок, поближе к цепи, за которую Берье сможет ухватиться, и к стенной полке, куда он поставит ногу. Веревка шершавая, слишком шершавая, чтобы надежно затянуть скользящую петлю. Он уверен, что Берье, учитывая его спортивную подготовку, как-нибудь выпутается. И точно, Берье остается в живых.
– Он повесил его, но решил пощадить? – спросил Керноркян. – Какого черта?
– Такого, что Берье опишет преступника в парике эпохи Революции. Чтобы мы больше не отвлекались от Робеспьера.
– Ясно, – сказал Эсталер, сосредоточенно кусая губы.
– Ну конечно, – вздохнул Мордан.
– И наш предусмотрительный Брюнет оставляет на полу прядь из парика на тот случай, если “висельник” все же отдаст концы. Но Берье выжил, и Берье рассказал о парике, не вдаваясь в подробности. Он сделал это по той же причине, что и убийца: чтобы мы вплотную занялись Обществом и думать забыли об Исландии. Чтобы мы, не дай бог, не выяснили, что он принимал участие в пожирании своих товарищей. Объяснив свое присутствие на заседаниях увлечением личностью Робеспьера, он, разумеется, солгал. Просто его туда вызывали вместе со всеми остальными.
– Ну конечно, – повторил Мордан и вздохнул еще глубже.
– Брюнет может быть доволен: благодаря парику мы ищем психованного убийцу в костюме восемнадцатого века. А о каком выдающемся психе из Общества могли мы подумать? О психе в седом парике?
– О Робеспьере, – сказала Ретанкур.
– Которому мы рано или поздно предъявили бы обвинение. Потомок Неподкупного, натерпевшийся в детстве от своего одержимого деда, актер, играющий роль так, словно в него вселился дух его героя, – всего этого вполне достаточно, чтобы мы увидели в нем безумца, маньяка, убийцу. К чему, собственно, нас и подводил за ручку Брюнет – Шарль Рольбен, не сомневаясь в успехе своего предприятия. Не забывайте, что он повесил Берье в тот вечер, когда у Франсуа Шато, работавшего в отеле, не было алиби.
– Послал своего друга на гильотину, – сказала Фруасси.
– У таких людей друзей не бывает.
– А почему, – сказала она, поднимая нос от экрана, – после Алисы Готье он взялся за Мафоре? Почему не за Гонсалеса или Брегеля?
– Напустив нас на Общество Робеспьера, он понимал, что мы узнаем, что Мафоре был одним из его основных спонсоров. И сочтем, что цель преступника – уничтожить Общество, а вовсе не какого-то туриста, десять лет назад побывавшего в Исландии.
