С этими словами Анна Ильинична удалилась в свой кабинет, а Катерина зашла в гардеробную и огляделась. В этой комнате, как в раздевалке школьного спортзала, в несколько рядов стояли металлические шкафчики. Некоторые были открыты и пусты, но большая часть была заперта. Оглядевшись по сторонам, Катя достала плоский ключик с брелочком в форме попугая и номером двадцать шесть. Такой шкафчик нашелся в дальнем углу комнаты. На его дверце была наклеена табличка с именем и фамилией: «Ксения Стрижевская».
Катя вставила ключ в замочную скважину, и дверца шкафчика распахнулась.
Внутри валялись шелковые тряпки, отделанные блестками и поддельными камнями. У вещей был удивительно жалкий и дешевый вид, хотя на красивой танцовщице в ярком свете прожекторов они, наверное, смотрелись эффектно. Тут же стояли золоченые босоножки на умопомрачительном каблуке. На крючке висело темно-синее короткое платье с белыми кармашками. Платье явно было сшито на такую стройную девушку, что Катя только тяжело вздохнула.
Из кармашка этого платья выглядывал краешек фотографии. Снова оглядевшись по сторонам, Катерина вытащила этот снимок. На нем был изображен невысокий кудрявый юноша с пустым наглым взглядом. Юношу окружала стайка длинноногих красоток точно в таких же синих платьях, как то, что висело на крючке. Поперек снимка бежала крупная размашистая подпись, сделанная жирным фломастером.
Катя спрятала фотографию к себе в карман. Потом подумала и оторвала от дверцы табличку.
Убрав ее туда же, что и фотоснимок, она продолжила осмотр шкафчика, но больше ничего интересного не нашла.
Вдруг у нее за спиной раздался удивленный голос:
– Эй, а ты что здесь делаешь?
Катерина испуганно оглянулась и увидела неслышно подошедшую к ней девушку.
В первый момент незнакомка показалась ей юной и обворожительной. Правда, присмотревшись, Катя разглядела нездоровую увядшую кожу, покрытую толстым слоем тонального крема и пудры, белки глаз, испещренные красноватыми прожилками, и дрожащие руки. Ясно, что эта особа или далеко не так молода, как кажется, или ведет чрезвычайно нездоровую жизнь, а скорее всего, и то и другое.
– Что это ты делаешь? – повторила девица. – Ты кто вообще, блин, такая? Я тебя первый раз вижу!
– А я здесь первый день. – Катя справилась с испугом и заговорила как можно спокойнее: – Меня уборщицей взяли.
– А, уборщицей, – протянула девица, явно утратив к ней интерес. – А зачем в Ксюшин шкаф залезла?
– В чей? – переспросила Катерина.
– Ксюшки Стрижевской.
– Он был открыт, вот я и подумала, что свободный. Смотрю, а в нем чужие шмотки лежат.
– Открыт, говоришь? – Девица поскучнела. – Наверное, Анна открыла, решила, что Ксюха больше не вернется. Ее и правда три недели как нет. После годовщины клуба как пропала, так больше и не появлялась. Но ты все равно лучше другой шкаф займи. Свободных вон сколько угодно.
Катя кивнула, послушно прикрыла шкафчик и направилась к другому, поближе к выходу.
– Эй, – окликнула ее девица, – тебя как зовут?
– Катя.
– Катюха, будь человеком, последи, чтобы никто не вошел. Если что – покашляй.
– Что? – не поняла Катерина.
– Ты совсем тупая, что ли? – зло проговорила девица. – Хотя, конечно, не была бы тупой, не работала бы уборщицей. Мне нюхнуть надо, а если Генка или Анна засекут – вышибут к чертям собачьим из клуба. Вот я тебя и прошу по-человечески: постой на стреме!
– А-а, – протянула Катерина, по-прежнему ничего не понимая, но не решаясь задавать новые вопросы.
Девица уселась на скамейку, достала из сумочки тюбик губной помады и зеркало. Отвинтив крышку от тюбика, она высыпала на зеркало горку розоватого порошка, поднесла его к носу и шумно втянула воздух. Порошок исчез, а с лицом девицы произошла удивительная метаморфоза. Оно просветлело и помолодело, кожа посвежела, на щеках проступил легкий румянец. Глаза на какое-то время зажмурились, как у сытой кошки, а потом снова открылись, но стали совсем другими – гораздо темнее и ярче.
Присмотревшись, Катя поняла, что у девицы просто расширились зрачки, отчего взгляд сделался лихорадочно-возбужденным.
Девица беспричинно рассмеялась, затем посмотрела на Катю и раздраженно проговорила:
– Что смотришь? Покараулила – и можешь убираться! Ты уборщица, вот и убирайся! – Она снова рассмеялась своей шутке, показавшейся ей удачной. – Уж извини, тебя не угощаю. Мне и самой-то мало!
– Кокаин, – объясняла вечером Ирина своей наивной подруге, – она нюхала кокаин. А может быть, «звездную пыль».
– Что? – изумленно переспросила Катерина. – Какую еще пыль?
– Звездную. Это наркотик такой, с таким красивым названием.
– Так она наркоманка! – Катя широко раскрыла глаза. – Ужас какой!
– Конечно, наркоманка, – спокойно подтвердила Ирина. – Между прочим, и кокаин, и «пыль» очень дорогие, так что твоей знакомой приходится здорово крутиться, чтобы заработать на дозу.
– Ничего она мне не знакомая, – обиделась Катерина, – я ее видела первый и последний раз! А откуда это ты все знаешь – о наркотиках и вообще? Это потому, что ты детективные романы пишешь?
– Да ты что, Катька! Это, по-моему, сейчас все знают. Любого ребенка на улице спроси – он тебе расскажет, какие существуют наркотики. Только ты у нас пребываешь в блаженном неведении – как святая!
– Ужас какой! – Катерина захлопала бесцветными ресницами. – А я-то думаю, почему у нее так лицо изменилось. Знаешь, она даже как-то помолодела. Это что же, выходит, наркотики полезные?
– Катька, да ты просто с ума сошла! Это она на десять минут взбодрилась, а потом ей еще хуже станет! Сама же говоришь: она плохо выглядела, кожа блеклая, выцветшая, глаза тусклые, больные. А ведь наверняка она еще совсем молодая! Ладно, нам до нее никакого дела нет. Лучше покажи, что ты нашла в этом шкафчике.
Катя выложила на стол табличку с фамилией и фотографию – немногочисленные трофеи, которые она с риском для жизни раздобыла в ночном клубе «Какаду».
– Так, уже хорошо – мы теперь знаем, как ее зовут. Ксения Стрижевская – не Маша Иванова, думаю, девушек с этими именем и фамилией в городе не слишком много, и Жанка без труда выяснит ее адрес. А это что за фотография? Это ведь Феликс!
– Кто? – удивилась Катерина.
– Неужели ты не слышала, кто такой Феликс? Это жутко раскрученный эстрадный певец. Как сейчас говорят, поп-идол.
– Слушай, Ирка, правда, откуда ты все знаешь?
– Ой, Катя, вот только не смеши меня! Это тебе каким-то образом удается жить в обществе и быть от него полностью свободной. Ведь от этого Феликса совершенно нет продыха ни на радио, ни на телевидении. Что ни включишь – по всем программам мелькает его баранья морда. Точнее, мелькала до последнего времени…
