Гектор вошел во дворик через внутреннюю галерею дворца и, остановившись в десятке шагов от скамьи, на которой сидела женщина, окликнул:
— Елена!
Она быстро обернулась. У нее было овальное лицо с высоким чистым лбом, идеальной линией тонких бровей и едва заметной переносицей. Брови и густые ресницы казались особенно черны на фоне светлой, как лепесток чайной розы, кожи. Что до глаз, то они были очень большие, почти неестественно большие, светло–голубые и прозрачные, как вода в бассейне.
Увидев Приамида, женщина поспешно приподнялась.
— Здравствуй, Гектор! — проговорила она смущенно.
Герой подошел к ней и сел рядом.
— Оставь свое покрывало, Елена. Ты не на улице, а дома, и мы ведь не чужие… Я не хотел тебя тревожить, но вот не могу найти Париса. Где он, а?
Елена чуть заметно пожала плечами, и ее лицо, и без того подобное мрамору, совсем окаменело.
— Не знаю. Я его не видела.
— И он не говорил тебе, куда пойдет? — уже почти резко спросил Гектор.
Женщина отвернулась, наклонившись, подхватила тершегося у ее ног котенка и прижала к груди, будто боялась, что сквозь ее плоть и тонкую ткань платья станет видно отчаянное биение сердца. Котенок запищал и вырвался — Елена стиснула его слишком сильно и, не желая того, причинила зверьку боль.
— Разве ты не знаешь, Гектор, что он давно уже не говорит мне, куда ходит и зачем? Спроси мужчин, они скорее знают.
— Мужчин? — у Гектора вдруг вырвался злой смешок. — Ну нет! Что делают мужчины и где их искать, я знаю и сам. Кто не на посту, тот в мастерских, либо на другой работе, либо отдыхает в своем доме, чтобы быть готовым работать или сражаться. Наш дом велик, и я думал, что ты, жена Париса, можешь знать лучше других, где твой муж. Если я ошибся, прости — обидеть тебя я не хотел.
Елена опустила голову.
— Как раз ты единственный, кто не обижает меня, Гектор, — почти шепотом произнесла она. — От кого только я не слышу обидных слов! Кто не смеет говорить в глаза, тот шипит мне в спину… Вся Троя меня ненавидит!
Она проговорила это с такой горечью, что раздражение Гектора улеглось. Он сел на скамью рядом с Еленой и ласково накрыл своей большой смуглой ладонью ее судорожно стиснутые на коленях руки.
— Перестань! Как у всех женщин, у тебя слишком бурное воображение. Не спорю, то, что с нами происходит по милости Париса и отчасти по твоей глупости, никому не нравится. Но так уж и ненавидит! Так уж и вся Троя!.. В Трое, я надеюсь, пока достаточно мужчин, у которых хватит ума не валить все на женщину. И не плачь — глаза покраснеют.
— Они и так уже красные. Я проплакала половину ночи.
— Ясно, — Гектор нахмурился. — Так Париса, значит, с тобой не было?
— Со мной был только мой котенок и две рабыни, — Елена посмотрела в лицо царевичу и усмехнулась. — И не притворяйся, великий Гектор, что ты не знаешь этого!
— Чего?
— Того, что твой брат нередко пренебрегает своим супружеским ложем!
— Это не мое дело, — молодой человек отпустил ее руки и встал. — Если я сейчас найду его, то скажу ему и об этом… попробую сказать. Но нужен он мне по другой причине.
Гектор нашел Париса случайно. Выйдя за пределы дворца, он направился по одной из улиц к площади Ареса, где обычно упражнялись воины, сражаясь деревянными мечами, стреляя в цель из луков и бросая копья. Молодой военачальник бывал там каждый день, если только не было сражения и мирные упражнения не сменялись кровавой бойней. Гектор постоянно давал уроки своим воинам. Стать с ним в пару, меч на меч, считалось великой честью даже для самых опытных и искусных.
За поворотом улицы, перед площадью, был разбит небольшой сад, где стояла восьмиугольная каменная беседка. Она была в стороне от мощеной кирпичом дорожки, и Гектор, как обычно, прошел бы мимо нее, но оттуда вдруг долетел взрыв женского смеха, и затем донесся мужской голос, в котором герой тотчас узнал голос своего брата.
— Нет, нет, обманщица! — почти кричал Парис. — Браслет ты не получишь: ты была слишком холодна! Я отдам его твоей подружке.
— Да, да, мне, отдай его мне! — взвизгнула женщина.
И другая обиженно пропела:
— Ей легко быть горячей… Ее отец, говорят, был из Эфиопии. Вон она какая черная! Ты обманул меня, прекрасный сын царя!
Гектор стремительно шагнул к беседке. Внутри нее, на расстеленной посередине шкуре леопарда, сидели, грызя миндаль, две полуобнаженные молодые женщины. Над ними, на притороченной к стене беседки скамье, развалился царевич Парис, держа в одной руке полную горсть орехов, а в другой — золотой с изумрудами браслет, который он небрежно подкидывал на ладони.
Парис слыл самым красивым из сыновей Приама и Гекубы, и он был, действительно, очень хорош. Высокий, ладно сложенный, светлокожий и светловолосый, как Аполлон на дворцовых росписях, он был подвижен и легок, а движения отличались особенным, почти женским изяществом. У него была гордая посадка головы, а лицо, идеально правильное, как у мраморной статуи, часто принимало отрешенно–надменное выражение. Темноголубые глаза, густые золотистые кудри, свободно падавшие на плечи, персиковый румянец, часто озарявший щеки, — все это делало Париса неотразимым для многих женщин. Он обладал и изрядной силой, но ее трудно было заметить — главным в царевиче Парисе было другое…
Парис, улыбаясь, наблюдал за перепалкой двух красавиц — рыжей и курчаво–черноволосой. Сам царевич, как и девушки, был почти совсем раздет — на нем оставалась только белая набедренная повязка. Пурпурный с золотом хитон валялся у самого порога беседки, там же были брошены сандалии, а леопардовая шкура, которую красавец носил вместо плаща, служила подстилкой для его любовных игр. Однако на руках царевича по–прежнему красовались четыре или пять драгоценных браслетов, в ушах — серьги в виде длинных золотых капель, голову украшал золотой обруч, на пальцах блестели кольца.
— Привет тебе, брат! — негромко произнес Гектор. — А я искал тебя.
Парис, увидав его, едва не поперхнулся миндалем, а обе женщины хором завизжали и вскочили, проворно набрасывая на себя одежду. Вход в беседку перегораживала огромная фигура героя, и темнокожая красавица с ловкостью мартышки махнула через высокий каменный борт. Вторая, более плотная и не такая сильная, беспомощно заметалась, в ужасе тараща глаза на грозного богатыря.
— Я вижу, — тем же спокойным тоном продолжал Гектор, — что приказы царя Трои существуют не для всех. Царь Приам запретил гетерам заниматься своим ремеслом во время войны, чтобы не вводить в соблазн и не расслаблять воинов. Он даже работу всем вам предоставил, чтоб вы не поумирали с голоду. Я не сомневаюсь, что потихоньку вы принимаете у себя дома любителей ваших обезьяньих ужимок, но чтоб вот так устраивать забавы возле площади, где упражняются воины… Как велю изловить вас обеих и наголо остричь, чтоб не смели больше пакостничать!
