— Есть! — Она говорила сухо, уже безо всякого выражения. — Ты перебил четверть моего отряда. Я виновата в том, что привела их сюда, но убивал их ты, Ахилл, сын Пелея! Однако это была честная битва, тем более, что ты дрался без доспехов и с одним только копьем. Поединок с тобой я проиграла, мой отряд далеко, значит, теперь я тоже — твоя пленница. Это так?
— Нет, — почти таким же холодным тоном ответил Ахилл, найдя в себе силы и волю спокойно смотреть в эти потухшие синие глаза. — Ты свободна, Пентесилея.
Она чуть заметно вздрогнула.
— Ты не хочешь даже получить выкуп?
— У меня хватает боевой добычи. А награды большей, чем победа над таким великолепным воином, как ты, царица, для героя не может быть. Я не могу дать тебе коня — моя колесница далеко. Но на равнине еще много лошадей, и ты, конечно, сумеешь поймать любую. Уезжай, пока здесь нет ахейцев — они сейчас озлоблены, как никогда. Прощай. А я должен проводить Гектора и Андромаху в безопасное место, пока здесь никто не появился.
— Я сам дойду! — воскликнул Гектор и пошатнулся, побледнев еще сильнее.
Андромаха вскрикнула и обхватила его руку.
— Какие нежности! — сквозь зубы проговорила Пентесилея. — Будто ты удержишь его, воробышек, если он станет падать…
— Я удержу! — уже почти резко сказал Ахилл и решительно опустил руку раненого на свое плечо. — Скорее, Гектор! Ты натворил уже довольно глупостей… Тарк, за мной!
Уходя, он не оборачивался. Ему было страшно вновь посмотреть на амазонку — он знал, что не выдержит, если еще раз встретится с нею взглядом.
* * *
— Ну и дела! — не выдержала Анна, когда Каверин умолк, глянув, наконец на часы: они показывали девять вечера. Значит, он читал свой перевод уже семь часов, почти без передышки. — Ну и дела… Я все это знаю не так, как Мишка, но ведь все же это там есть! Правда, не совсем так… В «Илиаде».
— При чем тут «Илиада»? — очнулся от задумчивости Михаил. — В ней как раз все абсолютно не так. И, кстати, она заканчивается погребением Гектора, которого, как мы теперь знаем, вообще не погребали! То есть, не погребали после поединка с Ахиллом, потому что он остался жив. А в мифах — там, да… Там и Пентесилея есть, и битва с амазонками описана почти так — ну, не так, но похоже… Только там, опять же, Ахилл убивает царицу.
— А вот тут ты ошибаешься, Миша, — возразил уже успевший перевести дыхание профессор. — Да, в учебных пособиях чаще всего дается именно этот вариант: Ахилл убивает Пентесилею, потом видит ее лицо и влюбляется в нее, то есть, в нем возникает страсть к мертвой. Но в мифических сюжетах существует еще один очень распространенный вариант, согласно которому Ахилл взял Пентесилею в плен и женился на ней. Возможно, этот вариант и был первоначальным.
— А тут он тоже на ней женится? — быстро спросила Аня.
— Пока что об этом нет и речи! — Александр Георгиевич снял свои очки и старательно протер стекла. — Ну… Еще часок–другой я вам почитаю, а потом встретимся уже после возвращения Михаила из теплых краев. С родины, так сказать, большинства героев…
Глава 7
— Подите прочь! Все прочь! И не лезьте ко мне со своими дурацкими лекарствами и еще более дурацкими советами! Все вон, или у каждого из вас будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у меня! Рыбы двуногие, ослы бескопытные, индюки ощипанные!
Изрыгая поток проклятий и брани, Эней швырял всем, что ни попадало под руку, в спасавшихся бегством рабов и рабынь, кузнеца, пришедшего забрать в починку его искалеченные доспехи и щит, и в дворцового лекаря Кея.
— Будут мне тут совать всякую дрянь, чтоб я травился ею, да еще скулить, что мне можно, чего нельзя! Плевать я на всех вас хотел!
Герой стоял, в чем мать родила, на своей громадной кровати и размахивал последним светильником из тех, что возле нее стояли, примеряясь, в кого бы его запустить. Все, что на нем было — это наложенные на грудь широкие бинты с подложенными под них волокнами целебного мха. Каждое движение причиняло Энею жуткую боль, но он был в бешенстве, которое сводило его с ума и которое он должен был непременно на ком–то сорвать.
Царский лекарь Кей, родом перс, высокий, худощавый, с красиво седеющими темными волосами и совершенно седой, коротко остриженной бородой, уклонился от очередного броска и стал неподалеку от двери, возле стоявшей на возвышении небольшой статуи богини Геры
[28], в которую, как он надеялся, Эней все же не рискнет бросать светильник… Врач был совсем не робкого десятка, и бешенство знаменитого воина скорее смешило, нежели пугало его.
— У тебя, богоподобный Эней, сломаны с правой стороны четыре ребра, — произнес он, достаточно громко, чтобы продолжавший браниться герой все же его услышал. — А у человека всего семь пар ребер, так что у каждого из нас в любом случае не будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у тебя. Это же так просто сосчитать…
— Пошел отсюда со своими подсчетами, иноземный колдун! — ревел Эней, взмахивая светильником, но не решаясь, как и думал Кей, кинуть его в сторону священной статуи. — Не смей учить меня, воина, как мне себя вести, иранский козерог! Я сражался, получив и не такие вмятины!
— Вероятно, одна из них была у тебя в голове, — так же спокойно сказал Кей. — Я давно это подозревал…
Эней вновь выругался, но соскочить с кровати и кинуться на дерзкого лекаря не решался, чувствуя, как мучительно нарастает боль и понимая, что может просто свалиться замертво.
Между тем кузнец, видя бесстрашие лекаря, вернулся из коридора в комнату героя и заметил, не без усилия поднимая пробитый насквозь огромный нагрудник:
— А все же, отважный Эней, я повторю тебе: латать тут нечего. Надо ковать новый нагрудник, да и щит тоже, а на это нужно время. Покуда ты хвораешь, я все и сделаю. И потом, если ниспошлют нам это всемогущие боги, надеюсь, перемирие продлится, и тебе не нужно будет так спешно надевать доспехи…
— Безмозглый индюк! — заорал Эней, — Подлый, трусливый простолюдин! Какое теперь перемирие?! Я хочу их крови! И мне завтра же нужны мой нагрудник и мой щит!
— Вот было бы радости для данайцев… — произнес от дверей негромкий, глуховатый голос. — Вот бы они посмеялись, глядя, как тебя в твоих дырявых доспехах и со сломанными ребрами добивает первый же ахейский возница! Ахиллу не понадобилось бы и выходить из шатра. Уймись. Ты сегодня уже осрамился и перед своими, и перед врагами.
Этот голос несколько охладил пыл героя, во всяком случае, он опустил светильник, которым так ни в кого и не бросил, и с глухим рычанием рухнул на свою смятую постель. В дверях, опираясь на палку из драгоценного резного сандала, украшенную золотыми и бирюзовыми бляшками, стоял его отец, двоюродный брат царя Трои Анхис.
