— Человек рождается не для войны. Если бы ты сумел сам родить человека, то тебе не нужно было бы это объяснять. Да, я не думала, что во время войны можно найти путь к миру. Все равно, как тропу в огне…
Они вновь замолчали. Впереди показались мирмидонские шатры.
— Ты уедешь сейчас или утром? — спросил Ахилл царицу.
Что–то неуловимое появилось и исчезло в ее взгляде. Несколько мгновений она колебалась, потом проговорила:
— Я ранена. Не заметила сразу, но потом почувствовала. Твое копье, пройдя через седло, достало меня наконечником. Рана на бедре, с внутренней стороны. Я ее промыла и зашила, но она довольно глубока и полностью закроется через сутки. Сейчас ехать верхом — значит разбередить ее. Ты будешь до конца великодушным и позволишь мне провести сутки в твоем шатре?
— Оставайся. Я поставлю стражу. На всякий случай.
— А ты сам? Ты куда–то уйдешь?
В ее голосе был почти вызов, как и в глазах, но Ахилл сделал вид, что не заметил этого.
— Мне нужно увидеть Гектора и рассказать, что здесь произошло, — сказал он, понижая голос, чтобы Антилох его не услышал. — К тому же мой шатер не так велик, как жилище Атрида, и ложе у меня одно.
— Я могу лечь на что угодно! — пожала она плечами. — Амазонки привыкли спать на любой постели.
— Но раненой амазонке лучше спать на постели настоящей. Мои рабыни приготовят тебе воду для мытья и пищу к ужину. Антилох!
Ахилл возвысил голос, и юноша тотчас его догнал. Базилевс велел ему поставить стражу у шатра и, пообещав царице прийти утром, отправился нав обычный вечерний обход лагеря.
А боль в сердце почему–то росла и росла. Он не знал ей названия и не понимал, отчего она не уходит. Что–то страшное сделала с ним женщина с синими жаркими глазами, что–то такое, от чего он не мог спастись. Она, проигравшая ему поединок, победила его в более опасном бою, и рана, нанесенная ею, заставила забыть о боли, причиняемой другими ранами, хотя они по–прежнему сильно болели…
Закончив обход, Ахилл не удержался и вернулся к своему шатру. Стража стояла вокруг него, зорко охраняя царицу амазонок, хотя никто не думал на нее нападать.
— Мы сделали все, как ты сказал, — тихо проговорила, подходя к нему, Брисеида и привычно поклонилась, когда базилевс обернулся к ней. — Она… Эта женщина останется здесь, господин мой?
Плохо скрытая тревога в голосе рабыни почти насмешила Ахилла. Даже невольница способна ревновать! А он? Отчего он не ревнует Пентесилею к Гектору? А ведь в самом деле, совсем не ревнует! Откуда же эта боль?
— Послезавтра она уедет, Брисеида. Это не моя женщина. И она не пленница, а гостья в моем лагере.
Он подошел ко входу в шатер и осторожно приоткрыл полог. Внутри горел небольшой масляный светильник — Ахилл приказал рабыням оставить в шатре свет. Пентесилея лежала на его постели, полуобнаженная — на ней осталась лишь кожаная набедренная повязка. Доспехи были сложены в ногах ложа. Черные волосы волнами закрывали спину и плечи амазонки. Сперва базилевсу показалось, что она спит, но легкое подрагивание спины и рук подсказали ему, что это не так, а вслушавшись, он уловил рыдания, слегка заглушенные подушкой, в которую Пентесилея уткнулась лицом.
Ахилл почувствовал стыд от того, что невольно подсмотрел ее слабость. И вместе с тем волна горячей нежности едва не толкнула его подойти к ней, чтобы утешить, хотя бы просто провести рукой по этим распавшимся в беспорядке волосам, по мокрой от слез щеке… Но он знал, что Пентесилея не простит ему этого.
Тихо–тихо ступая, базилевс отошел назад, опустил полог шатра и, еще раз глянув на своих воинов, застывших с полуопущенными копьями, пошел прочь от лагеря.
Глава 10
— Вот видишь, она так и не может меня простить! И молчит, и молчит целый день… С ума сойти можно!
При этих словах мужа Андромаха, с преувеличенным старанием начищавшая закопченный глиняный горшок, обернулась через плечо и сердито бросила:
— О чем же прикажешь говорить, муж мой? Все, что происходит сейчас, и без слов понятно, а о прошлом ты, как я теперь поняла, не хочешь разговаривать со мной… Ты мне ничего не рассказывал, и я не дерзаю спрашивать!
— Я рассказывал тебе все, все, что со мной было, чуть ли не со дня рождения! — воскликнул Гектор. — А если я о чем–то умолчал, то только о том, что могло бы тебя огорчить!
— И как часто в твоей жизни бывало что–то, что теперь бы меня огорчило? — уже совсем резко спросила молодая женщина и вновь принялась яростно скоблить горшок, все ниже опуская голову, лишь бы мужчины не видели, что она плачет.
— И вот так третий день подряд! — с отчаянием воскликнул Гектор, бросая на Ахилла почти умоляющий взгляд — Скажи ей, прошу тебя, что мы с тобой об этом говорили и что я объяснял тебе, почему не мог…
— Да хватит тебе, наконец! — не выдержал Ахилл. — В чем ты оправдываешься?! Что в двадцать семь лет, или сколько тебе тогда было… что ты в этом возрасте женился, не сохранив до того целомудрия?! Гектор, но это же безумие!
— Ты это Андромахе скажи… — мрачно произнес троянец, в досаде обламывая уже десятый или двадцатый корешок на стене грота и кидая его в слабо тлеющий очаг.
— А по–моему, — усмехнулся Ахилл, — все дело только в том, что у вас в Трое женщинам слишком много позволено. И они до того привыкли делать то, что им угодно, что решили даже судить своих мужей. Так вам и надо!
Андромаха бросила на него быстрый взгляд и опустила глаза, понимая, что раздражение Пелида вызвано на самом деле вовсе не ею и не словами Гектора. Но Гектор, которого размолвка с женой привела в самое мрачное расположение духа, воспринял слова базилевса как обиду.
— Много позволено? Ты так считаешь? — его голос задрожал от негодования. — Может быть. Но наши женщины до сих пор не убегали от своих мужей с заезжими красавцами!
Ахилл вздрогнул, отбросил в сторону лук, на котором перетягивал тетиву, и проговорил глухо и резко:
— Этого не случалось, потому что во всех прочих землях мужчины чтут хозяев, у которых гостят, благодарны им за гостеприимство и не соблазняют чужих жен! В моей земле ни один мужчина не станет красть жену у принявшего его в свой дом человека. Этого не сделает даже последний рыбак, не то что царский сын!
Краска, залившая лицо Пелида, и его грозно сверкнувшие глаза испугали Андромаху, которая уже отчаянно жалела, что стала причиной этой столь внезапной ссоры. Она хотела бы вмешаться, но не могла придумать, как это сделать. А Гектор, тоже раздраженный и распалившийся, не смог вовремя остановиться.
— А в нашей земле мужчины сами отвечают на обиды, а не тащат за собой всех окрестных царей, чтобы посчитаться с обидчиком! Удобнее всего прикрыть свое бесчестие бесчестным поступком женщины!
— Бесчестие?! — крикнул Ахилл, вскакивая так, что его голова почти коснулась свода лесного грота. — Ты сказал «бесчестие»? Да?! Это в Трое так принято — называть подлость своих бесчестием чужих?!
