Его лицо исказилось, стало страшным, каким бывало в мгновения битвы, и Андромаха, вскрикнув от испуга, бросилась между ним и Гектором, как будто она смогла бы остановить Ахилла… Но уже в следующее мгновение Пелид перевел дыхание, резко отвернулся, потом вновь посмотрел на своего пленника и проговорил совершенно другим тоном и голосом:
— Прости меня, Гектор! Я тебя оскорбил. При том глупо и незаслуженно.
Это было так не похоже на прежнего Ахилла, что Гектор сначала не нашел, что ответить, только в изумлении смотрел на залитое краской лицо мирмидонца. Потом тихо произнес:
— И ты меня прости. Я гнусно воспользовался тем, что ты не можешь мне ответить. Ты же никогда не ударишь раненого…
— Ударить? Да мне и в голову не пришло! Просто мы оба не в себе… А посмотри–ка, как Андромаха кинулась тебя защищать! Вот тебе и ответ, простила или нет.
И он, отвернувшись, вышел из грота.
Гектор посмотрел на жену, все еще испуганно замершую в изголовье его ложа, и тихо попросил:
— Помоги мне подняться.
— А тебе можно вставать? — прошептала она. — Еще вчера было плохо.
— А сегодня хорошо. Помоги. А то ведь я и сам встану.
Подавляя головокружение, он вышел из грота и огляделся. Ахилл сидел на другом конце поляны, привалившись к одному из валунов, и что–то чертил сучком на земле. Гектор подошел к нему и, стискивая зубы от напряжения, опустился рядом.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Все в порядке, — глухо ответил базилевс. — А ты как?
— Лучше. Куда лучше.
Ахилл искоса глянул на него.
— Я так и не спросил, зачем тебя понесло в рощу? Ты в самом деле кинулся меня спасать?
Гектор смутился.
— Ну… Я знаю Пентесилею. Когда Андромаха вышла из грота, потом вернулась и сказала мне, что идет бой ахейцев с амазонками, я понял, что будет поединок. Не знаю, как у меня хватило сил столько пройти. И как случилось, что я пришел именно туда, куда надо было.
— Спасибо, — голос Ахилла совсем потух и стал вновь очень спокойным. — Сегодня она уехала.
Они помолчали, и вдруг Пелид, не выдержав, сжал виски ладонями и застонал.
— Мне больно, Гектор! — воскликнул он, и в голосе его прозвучали детская беспомощность и обида. — Мне больно, и я ничего не могу с этим поделать. Эта женщина будто что–то вырезала у меня в груди… У меня никогда не было такой боли. Что мне делать?
Гектор положил руку на плечо базилевса.
— Это пройдет, — сказал он тихо.
— Нет, — покачал головой Ахилл. — Не пройдет. Я знаю.
— Пройдет так или иначе. Завоюй ее, раз она тебе так нужна.
— Ее нет. Она уехала.
— Она может вернуться. Или ты, когда будет заключен мир, можешь поехать в Темискиру.
— Что толку, Гектор? Она любит тебя.
Троянец засмеялся.
— Она не может любить меня, Ахилл. Она рождена любить победителя. А я побежден.
— Но я хотел бы, — прошептал Пелид, — чтобы она полюбила не «великого Ахилла», не победителя, а меня, просто меня! Мою душу, мою суть.
— Неужели не понимаешь? — в голосе Гектора было такое тепло, что герою поневоле стало легче. — Это же и есть твоя суть. Ты по сути победитель. Ты даже себя победил. Пентесилея поймет это, в конце концов…
Некоторое время они молчали. Лес качался и шумел от налетевшего ветра.
— Знаешь, Гектор, — сказал вдруг Ахилл совершенно другим, ровным и спокойным голосом, — я думаю, вам с Андромахой пора возвращаться в Трою.
Гектор вздрогнул.
— Ты… отпускаешь меня? А переговоры?
— Для переговоров и перемирия будет, пожалуй, лучше, чтобы ты находился в Трое. Приам мне сказал, что его братец Анхис снова устраивает какие–то козни… Вчера Агамемнон обронил, что власть Приама может пошатнуться, потому что не имеет твердой опоры, и как тогда вести переговоры? А Одиссей прямо сказал, что был бы уверен в заключении мира, если бы за Приамом по–прежнему стоял Гектор, но Гектора–то, мол, нет, и от пэтому он сомневается. Словом, нужно, чтобы ты был там.
Троянец задумался.
— Но если я появлюсь в Трое, это тут же станет всем известно. И что ты тогда скажешь Атридам и всем остальным?
Базилевс пожал плечами.
— Скажу правду и расскажу, как все было. Они будут в бешенстве, но сделать уже ничего не смогут.
Наступило молчание.
— Я понимаю, — сказал, наконец, Гектор. — Но мне бы не хотелось тебя оставлять, пока тебе так трудно, Ахилл.
— Я справлюсь, — коротко сказал Пелид — и вдруг тихо рассмеялся.
— Ты что? — удивленно спросил Гектор.
— Мне пришло в голову… Еще два дня назад, когда ты, зеленый от боли, еле держась на ногах, притащился спасать меня от Пентесилеи… Я подумал, что так боялся за меня и так обо мне заботился только один человек на свете. Понимаешь, кто? Да, мой Патрокл… Почти забавно, да?
— Вот что, Ахилл… — Гектор снова взял его за плечо и, когда тот обернулся, твердо посмотрел ему в глаза. — Ты окончательно решил меня отпустить? Уже никаких сомнений?
— Я же сказал тебе! Сегодня к ночи ты будешь в Трое.
— Если так, я должен тебе рассказать, как это было. Как было на самом деле.
— Что? — не понял Ахилл.
— Как погиб Патрокл.
— Я же и так знаю.
— Не знаешь. Ахейцы были далеко. Только Менелай и двое–трое его воинов были на небольшом расстоянии, но они… Словом, выслушай меня, прошу тебя! Для меня это очень важно.
— Говори. Слушаю… — голос Пелида звучал глухо.
— Ты знаешь, тебе это говорили наверняка, что, когда твой друг появился на поле боя в твоих доспехах, я принял его за тебя. Все наши воины кричали: «Ахилл! Ахилл!» и беспорядочно отступали. Я тоже отступил, видя, что вот–вот останусь один и что ахейцы наступают следом за тем, кого я считал тобой… Он бросился меня преследовать. Его кони были резвее моих, и вот мы оказались почти у самых Скейских ворот. Я остановился, понимая, что он может ворваться за мною в город. Он был совсем близко, и вот тут я разглядел его лицо. Шлем был надвинут, но и под его выступом я сразу увидел, что меня преследует вовсе не Ахилл, а Патрокл! Помню, я чуть не закричал от бешенства! От кого я бежал?! Я крикнул ему, чтобы он поворачивал назад, что я его узнал, и если он не оставит меня в покое, то поплатится за свою самонадеянность. Он засмеялся: «Что же, выходит, ты и меня боишься, Гектор? И ты — самый отважный из всех троянцев?! Остальные, значит, бегают от женщин и грудных детей?!» Он нарочно выводил меня из себя, но я не хотел с ним драться.
— Почему? — спросил Ахилл.
