Гектор усмехнулся.
— Только из осторожности. Я понимал, что, если убью его, мне придется драться с тобой… В душе я, быть может, иногда об этом и мечтал… Но я же не сумасшедший. За эти годы я, как и все, понял, что поединок с Ахиллом — это смерть, а от меня слишком многое зависело. От меня зависело самое существование Трои… Словом, я искренне хотел, чтобы Патрокл повернул колесницу. Вместо этого он двинулся прямо на меня. Я крикнул ему: «Стой, или погибнешь!» И вот тут он снова засмеялся и ответил: «Я знаю, Гектор, что не мне тягаться с тобой. Но я здесь вместо Ахилла. И уж коль скоро я осмелился надеть на себя его доспехи, я не имею права отступить! Остальное решит судьба!» В его отваге было что–то совершенно детское, незащищенное… Я почувствовал, что не хочу его убивать! Но он уже бросил копье.
Мой возничий Кебрион прикрыл меня собой и упал мертвый. Это было напрасно: мои доспехи и щит вполне могли выдержать. Тут подкатил на своей колеснице Менелай и с ним еще несколько его воинов, и мне пришлось вступить в бой за тело Кебриона, лучшего из троянских колесничих. Я отбросил назад Менелая, но на меня снова налетел Патрокл. Мое копье было далеко, я обнажил меч, и мы сшиблись друг с другом… И вот тут мне захотелось проверить, так ли крепки Ахилловы доспехи, как о них говорят. Я ударил прямо в середину нагрудника. Он выдержал. Меч скользнул вниз, и как раз в этот момент Патрокл снова рванулся вперед, и лезвие моего меча вошло ему в бок. Он согнулся, отступил… Кровь из раны брызнула во все стороны, попала мне на грудь, в лицо… Патрокл зашатался, его лицо стало серым от боли, он пытался вновь замахнуться, но рука не слушалась его. Я сказал тогда: «Ну что, с тебя довольно? Кажется я тебе доказал, что и в доспехах Ахилла ты двадцать раз не Ахилл! Убирайся, или я тебя добью!»
В это время на помощь мне спешил от Скейских ворот Эвфорб, один из наших храбрейших воинов. Эвфорб увидел меня в крови, увидел, что Патрокл снова заносит меч… Думаю, он решил, что ранен именно я, и что мне угрожает опасность. Он сбоку напал на Патрокла, и я увидел, как он наносит удар копьем. Копье вошло под правую руку, туда, где нагрудник отставал от тела: твои доспехи неплотно сидели на твоем друге… Наверное, наконечник достал сердце! Патрокл повернулся к Эвфорбу и вонзил свой меч ему в грудь с такой невероятной силой, что пробил легкие доспехи и проткнул его чуть не насквозь! Эвфорб рухнул мне под ноги мертвый. А Патрокл стал медленно оседать на землю… И вдруг сказал: «Вот, Гектор! Все же не ты убил меня! Даже обидно…».
— Боги! — простонал Ахилл, задыхаясь. — Значит не ты?!..
— Не я. Хотя, что там… возможно, и я: рана в боку тоже могла быть смертельной.
— Нет! — крикнул Пелид. — Я видел ее — она не была смертельна, он бы поправился!
— Но все равно, — настаивал Гектор, — я первый его ранил. Эвфорб не справился бы с ним, не будь он едва жив. Я — причина его смерти.
— Причина его смерти — я! — голос Ахилла сорвался и охрип. — Я из–за своей дурацкой гордости не стал участвовать в сражениях, я дал ему доспехи, которые его и погубили — не только потому, что в них ты принял его за меня, но и потому, что они болтались на нем и оставляли уязвимые места… Но… но… почему ты мне не сказал этого раньше?!
— Когда это? — поднял брови Гектор. — Уж не перед поединком ли? И ты бы стал меня слушать?
— Не стал бы! — Ахилл с трудом перевел дыхание. — А… потом?
Гектор покачал головой.
— Потом, когда я был у тебя в плену? Да ведь ты бы мог счесть это просто ложью. Ложью из трусости. Я и так предостаточно осрамился перед тобой, Ахилл. Я и сейчас, может быть, не должен был рассказывать, но… ты стал мне очень–очень дорог, и я не мог больше жить с мыслью о том, что мы никогда не сможем быть настоящими друзьями потому, что между нами кровь Патрокла.
— А зачем ты хотел отрубить ему голову? — тихо спросил Пелид.
— И не думал делать этого! — воскликнул Гектор. — Троянцы никогда такого не делают, вспомни… Я взмахнул мечом только для того, чтобы разрубить застежку плаща — мне было иначе не снять нагрудник, а я торопился. И тут на меня налетел Менелай с воинами и завязался бой.
— Менелай! — вскрикнул Ахилл, и его глаза блеснули прежним недобрым блеском. — Почти все ахейцы были далеко, я помню. Они не могли видеть, как все происходило. Но Менелай… Он–то был рядом. Он видел все! Он не мог не заметить, кто на самом деле нанес удар копьем. Но он сказал мне, что это был ты!
— Ты мне не веришь? — тихо спросил Гектор.
— Абсолютно верю. Я не верю ему. Но для чего он солгал?!
— Мы подняли тучу пыли, — возразил было Гектор и тут же покраснел: — Да нет, ты прав — он все видел. Просто им было нужно, чтобы ты меня убил. Они двенадцать лет пытались и не могли это сделать!
Когда стемнело, Ахилл подкатил к апельсиновой роще на своей колеснице. В лагере удивились, увидав, как он запрягает коней и уезжает, но никто не посмел что–либо спрашивать, а кто что подумал, теперь не имело никакого значения.
— Как удобно! — воскликнул Гектор, довольно легко взбираясь в повозку и устраиваясь на ее дне, на груде заботливо сложенных там овечьих шкур.
На самом деле боевая колесница вовсе не была удобна для езды втроем, при том, что один из ездоков расположился в ней полулежа. Андромахе пришлось встать у другого борта, ухватившись за него руками, а Ахиллу ступить на самую кромку днища, перед медными кольцами, к которым крепилась упряжь.
Луна показалась над горизонтом и покрыла равнину своим мягким светом. Колесница вынеслась из рощи и помчалась по открытому пространству, прямо к Троянской стене, которая возникла впереди неровной чертой и приблизилась, в неверном лунном свете почти черная, со светлым пятном посередине. То сверкали своими мраморными столбами и серебряной обшивкой Скейские ворота…
И вот Пелид натянул поводья и остановил коней на расстоянии шагов в двести от ворот. Сверху, со стены, за ними уже следили караульные, кто–то указывал рукой на непонятных пришельцев, кто–то накладывал стрелу на тетиву лука, не собираясь стрелять, но на всякий случай…
— Отсюда ты дойдешь? — спросил Ахилл, помогая троянцу сойти с повозки.
— Дойду.
— Ну, тогда все. Прощай, Гектор! Когда будет заключен мир, возможно, мы еще сможем увидеться, если ты того захочешь. Прощай, Андромаха!
Она опустила голову, потому что плакала. Молча просунула руку под локоть мужа, чтобы его поддержать, хотя он стоял твердо…
— Идите! — нетерпеливо проговорил базилевс. — Вон, там, на стене, уже волнуются — кто бы это мог быть…
Но Гектор колебался.
— Ты веришь мне, Ахилл? — голос Приамида против воли задрожал. — Нет, я не так спросил… Ты мне доверяешь?
Ахилл улыбнулся, и улыбка выдала все, что так долго скрывалось за невозмутимым выражением лица — усталость, тоску внезапно нахлынувшего одиночества…
— Я доверяю тебе. И ты это знаешь.
