— Ты стал вдесятеро сильнее, Одиссей! — хрипел Аякс, что есть мочи стараясь вырвать руку с мечом. — Это коварные боги вдохнули в тебя такую силу. Но все равно я убью тебя! Я поотрубаю тебе сперва уши, потом ноги… Я буду слушать, как ты ревешь, как ты молишь о пощаде, а потом я разрублю тебя пополам!
— Очнись, Аякс! — продолжал взывать Пелид. — Ну что мне, убить тебя, в самом деле?
В этот момент безумцу удалось нечеловеческим усилием вывернуть руку с мечом из железных тисков ахилловых пальцев, и он взмахнул своим оружием. Но Ахилл ребром ладони ударил его по предплечью с такой силой, что едва не перебил кость. Аякс вновь взревел, однако меча не выпустил и уже собирался опять его занести, когда вдруг противник со страшной силой оттолкнул его прочь и, пока тот шатался, восстанавливая равновесие, крепко сжатым правым кулаком ударил в лоб. Будь удар еще чуть сильнее, голова безумного героя раскололась бы пополам. Но Ахилл не хотел убивать его. С коротким воплем Аякс рухнул под ноги победителю. Рядом упал меч.
— Он жив? — спросил, подходя, Одиссей.
— Жив. Во всяком случае, должен быть жив, — Ахилл задыхался. — А что с мальчиком?
— Кажется, он невредим. Если только не повредится умом. О боги, знай я, что такое случится, я бы сам отдал Аяксу эти золотые игрушки! Ну, что будем делать? Надо чем–то связать его.
— Нельзя. Тогда он совсем лишится разума, — возразил Ахилл. — Пропустите меня.
С этими словами он поднял поникшее тело Аякса Теламонида и быстрым шагом направился прочь от места кровавого ужаса.
Лагерь Теламонидов располагался почти на самом берегу Скамандра. Дойдя до воды, Ахилл вошел в нее по колена и стремительно опустил бесчувственного Аякса в струи потока — раз, другой, третий, так, чтобы герой окунулся в воду с головой. Вода обжигала холодом — текущий с гор Скамандр даже летом редко бывал теплым. И произошло то, на что рассчитывал Пелид: через несколько мгновений Аякс зашевелился, поперхнулся водой, открыл глаза и простонал, отбиваясь:
— Пусти… Что это? Кто? Что тебе надо?
— Ты меня узнаешь? — Ахилл рывком вытащил его из воды и опустил на берег, не выпуская, однако, рук Аякса.
— Я… узнаю… — безумие медленно сползало с Теламонида, его лицо обретало осмысленное выражение, в глазах исчезал зловещий кровавый отблеск. — О, как гудит голова! Точно на нее скала упала!
— Кто я? — настаивал Пелид.
— Ахилл, кто же еще? Кто бы другой мог держать меня за руки так, чтоб мне было их не освободить? Ты что это делаешь, а? Пусти! Хорошо же ты шутишь!
— Я‑то не шучу! — Ахилл разжал руки и выпрямился. — А вот на твои «шутки» ты сейчас посмотришь… Из–за нескольких кусков кованого золота, от которого в бою никакого проку, ты убил троих человек, чуть не зарезал ребенка и замучил целое стадо ни в чем не повинной скотины! Идем, идем, посмотри, что ты наделал, вернее, что наделало твое безумие!
Увидев и уразумев, каких «подвигов» он насовершал, Аякс чуть вновь не лишился рассудка. От ужаса, горя и стыда он в первый момент хотел было кинуться на собственный меч, но Ахилл снова скрутил ему руку, а Тевкр упал перед братом на колени, умоляя вспомнить о стариках–родителях, ожидающих на родине, о жене и сыне, наконец, о чести героя, которую теперь нужно вернуть… Простодушный Аякс разрыдался, как мальчик.
— Одиссей! — воскликнул он, протягивая руку к итакийскому базилевсу. — Одиссей, прости меня!
— А ты меня! — в свою очередь Одиссей подал руку герою. — Я должен был уступить тебе эти блестящие погремушки, тем более, что ты и в самом деле дрался тогда, у кораблей, храбрее меня.
— Как бы теперь скрыть все это от Агамемнона? — задумчиво проговорил Ахилл, когда некоторое время спустя они с Одиссеем вместе шагали к своим шатрам. — Если Атриды узнают, что Аякс собирался их убить, даже и в припадке безумия, они никогда ему не простят. Страшно подумать, какой дикой распрей это может обернуться, притом в самый канун нашего отъезда!
— Будь уверен, они уже знают! — невесело усмехнулся Одиссей. — Шум был на весь лагерь — вон и троянцы его слышали… Да, теперь жди ссоры, какой мы еще не видели. Чем бы умилостивить Агамемнона? Послушай, Ахилл, подари ему Брисеиду! Я понял, что ты все равно женишься на этой ужасной амазонке!
— Она не ужасная. Женюсь, если она согласится, — Ахилл на этот раз сумел не покраснеть и остался очень собой доволен. — А Брисеиду… Подарю, конечно, если у него не пропало желание ее получить. Все что угодно отдам, только бы нам отсюда уехать мирно, не перебив друг друга и не устроив чего–нибудь, что бы снова поссорило нас с троянцами. Как вовремя ты мне не дал сегодня ударить Энея!
— У нас у всех нервы в клочья! — проговорил итакиец грустно. — Война добивает нас, даже уже закончившись. Именно теперь, когда напряжение прошло, наступают такие вот срывы. Я принесу жертвы на все алтари Итаки, когда, наконец, войду в свой дворец и обниму Пенелопу и сына… Только бы это произошло!
* * *
— А вот эта сцена очень похожа на мифологический сюжет о безумии Аякса, — заметила Анна. — Только там, если я правильно помню, речь шла не о золотых доспехах Агамемнона, а о доспехах Ахилла, которые выковал бог Гефест, да? И греческие цари поспорили из–за них после смерти Ахилла. Аякса оставили ни с чем, точно, как здесь, он свихнулся и стал калечить и убивать бедных коров, а потом вроде бы покончил с собой…
— Все так, Анюта, — подтвердил Каверин, отпивая чай из стакана и поглядывая на часы. — Только в мифологических сюжетах это так подробно не описывается. А тебе, скорее всего, вспомнилась трагедия Софокла «Аякс–биченосец», я роде бы давал вам ее для чтения и перевода. Да, сцена очень живописная. Вообще, чем больше я вожусь с этой рукописью, тем больше поражаюсь широте автора. Ведь как описан праздник Аполлона, спортивные состязания! Чувствуется, что писал человек, знающий в этом толк. Кроме того, он, вне сомнений, сам очень много пережил. Но, однако, — тут профессор покосился на часы, — уже поздно, и я прерву, пожалуй, чтение. И у меня уже сухо в горле, и вам пора.
— А в следующий раз когда? — спросила Аня.
Каверин задумался.
— Я уезжаю на пару недель. В Париже будет симпозиум, дурацкий, если честно: по проблемам совместных археологических экспедиций. Но ехать надо, они прислали аж два приглашения. Послезавтра еду.
— Ну вот! — расстроился Миша. — А через две недели уезжаю я. Опять в Анталию. Что делать? Тут такие события разворачиваются…
— Ладно! — профессор встал и, тряхнув головой, сгреб со стола пачку плотных белых листов. — Берите с собой! Перевод первой части более или менее закончен, так что читайте сами.
У Миши дрожали руки, когда он заталкивал рукопись в подставленный женой целлофановый пакет.
— Мы привезем их вам, Александр Георгиевич! Мы…
Он не договорил. Рукопись сквозь пакет жгла ему ладони. Скорей достать ее! Скорее узнать, что происходило дальше. Будто те события почти трехтысячелетней давности могли бы измениться, потечь по–иному, если бы они не были их незримыми свидетелями и как будто участниками…
