— Троя! — глухо сказала Пентесилея.
— Да, — сквозь сжатые зубы прохрипел Ахилл. — Да, это горит Троя. И в бухте — ни одного ахейского корабля. Вот, как закончилось перемирие! Вот, зачем им всем было нужно, чтобы я умер…
Он пошатнулся. Нечеловеческая слабость, вызванная напряжением и усталостью пути, отчаяние и ужас готовы были сломить его неокрепшие силы. Но царица амазонок жестко стиснула его локоть своей могучей рукой:
— Мы еще можем помочь кому–то! Соберись! Надо идти туда. Авлона, раскрывай сумки, давай нашу одежду. Пошли.
Глава 3
Они дошли, вернее, добежали до Троянской стены, когда солнце едва–едва показалось над горизонтом. Скейские ворота были распахнуты настежь, и никто не окликнул их со стены. Только стаи ворон с громким криком взвились с одной из сторожевых площадок.
Громадная Площадь Коня была вся в дыму — клочья черного дыма носились над ней, как ночные демоны, утратившие страх перед восходом солнца. Гладкие плиты площади были усыпаны пеплом, завалены какими–то обломками, погасшими факелами, брошенными вещами. И трупами. Воины, старики, женщины, дети… То там, то здесь виднелись среди пепла и дыма скорченные или распластанные тела в лужах давно высохшей крови. Многие были уже растерзаны хищниками или обклеваны птицами и являли чудовищное и жуткое зрелище.
И невероятнее всего среди этого ужаса был высившийся посреди площади Троянский Конь, невредимый, тускло блистающий в утреннем свете, прекрасный и страшный, как будто это он, некогда указав место для сооружения великого города, ныне предал его разрушению.
За спиной статуи разверзлось гигантское пожарище. Троя горела. Горела вся. Дома, богатые и бедные, храмы, сады, — все было в дыму и в огне. Видно было, что пожар длится уже давно — возможно, не одни сутки. Многие каменные дома уже выгорели изнутри и стояли обугленные, с облезшей краской стен, и красные пятна обнаженных кирпичей, как рваные раны, проступали среди черной копоти. Из других развалин еще поднимались сполохи огня — он выедал содержимое построек изнутри, жар заставлял крошиться камень, плавил металл, и то там, то тут падали куски стен и искореженные медные листы кровли.
Великий город был мертв. И погребальные обряды в нем совершали птицы и звери — везде, где пламя уже унялось, мелькали зловещие тени и сверкали в дыму зеленые или желтые глаза — хищники, мелкие и крупные, сновали по улицам и площадям, в изобилии находя себе добычу. Когда Ахилл, Пентесилея и Авлона проходили мимо храма Зевса, тоже покрытого копотью, через широкую улицу метнулась пантера, держа в зубах окровавленную человеческую руку — руку женщины. Авлона пронзительно вскрикнула, сразу вообразив, что это может быть рука ее сестры. Ахилл бросился вслед за зверем, рыча громче и страшнее хищника. Но его опередила стрела. Пентесилея опустила лук — а мертвая пантера вытянулась на желтых, засыпанных пеплом плитах мостовой.
Едва удерживая слезы, Авлона схватила Ахилла за руку.
— Я видела… — твердила она. — Я это уже видела! Так же горели Фивы! И моя мама, отец, братья так же лежали в крови. Я помню!
Ее трясло. Ахилл вспомнил, что он брал Фивы вместе с ахейцами. Тогда ему не было страшно.
Не соображая толком, что он делает, герой поднял девочку и посадил к себе на левую руку. Он испугался, что на нее может кинуться какой–нибудь хищник, и они с Пентесилеей не успеют на помощь. Но царица амазонок гневно глянула на прижавшуюся к Пелиду Авлону:
— Амазонка живет для сражений. И ее не должны пугать мертвые тела!
Ты никогда ничего не боялась. Крепись. Мы постараемся найти твою сестру.
Это не ее рука — этой женщине было куда больше лет, чем Андромахе. Сойди с рук, Авлона, — тебе не два года. Ну!
Маленькая амазонка повиновалась, сразу заставив себя успокоиться. Она только старалась держаться вплотную к Ахиллу, и ей приходилось бежать, потому что один его шаг равнялся семи–восьми ее шагам. Пентесилея тоже едва поспевала за ним.
Они прошли по нескольким центральным улицам. Все было в огне и дыму, везде была только смерть. Когда перед ними встала внутреннаяя стена, с виду невредимая, но тоже с раскрытыми настежь воротами, у Ахилла шевельнулась надежда, что царский дворец и прилегающие к нему дома и храмы могли пострадать меньше. И он закричал в отчаянии, когда, миновав ворота Афины, увидел окутанные дымом развалины дворца. Здесь было больше всего мертвых тел — видимо, основная битва за город развернулась именно здесь, за второй стеною, куда в отчаянии сбегались троянцы, куда отступали, защищая их, троянские воины, уцелевшие в самом начале штурма. Здесь они и погибли.
Птицы и звери пировали вовсю, их вой, хохот и карканье врывались в треск огня — смутные тени так и шныряли среди развалин. Убитые троянские мужчины были большей частью без доспехов, зачастую полунагие, и Ахилл понимал, что это не победители раздели их — на простых воинах не могло быть дорогих лат — просто захваченные врасплох, вероятно, среди ночи, они вступили в бой, совершенно к нему не готовые. Трою взяли ночью…
— Гектор! — что есть силы закричал герой, — Андромаха!
Визг шакала ответил ему из окутанной дымом галереи.
— Здесь нет живых, Ахилл! — сказала Пентесилея. — Идем назад, на берег. Там скорее может кто–то отыскаться. В этих горящих развалинах люди укрываться не могут: это — верная смерть!
— Мой друг жив, раз он звал меня! — ответил сквозь стиснутые зубы Пелид. — Троя погибла больше суток назад, вероятно, позапрошлой ночью, а я слышал его голос вчера вечером. Я должен его найти!
— Здесь его нет, — голос амазонки был тверд, но выдавал огромное напряжение. — Мы должны найти кого–то, кто остался в живых, чтобы знать, где искать Гектора. Все же не могут быть убиты или увезены в рабство ахейцами, кто–то же остался! Назад, Ахилл, идем на берег!
Герой понимал, что она права, но что–то незримо держало его здесь, среди этих страшных, наполненных смертью развалин. Однако, взглянув на Авлону, стоявшую с ним рядом, герой решился последовать совету Пентесилеи: девочка была бледна, как алебастр.
Когда они вновь шли через площадь, Пентесилея вдруг указала рукой на статую Троянского Коня:
— Вот! Смотрите: вот как они проникли ночью в город!
Дым вокруг статуи в это время рассеялся, и стало видно, что дверца в левом боку коня открыта. Из нее спускалась, свисая до земли, веревочная лестница.
— Эта статуя для троянцев священна, — глухо сказала Пентесилея. — Я о ней много слышала, хотя вижу впервые. Троянцы вряд ли оставили бы ее с раскрытой дверцей, не убрав лестницу. И трупы стражников возле самого Коня — видишь, Ахилл? Они подбежали сюда, наверное, когда заметили со стены что–то неладное…
— Да, — сказал он, — я понимаю… Коня увозили в город в последний день праздника. Вероятно, ахейцы убили рабов, которые должны были его увезти, и вместо них забрались внутрь — там, внутри, поместится десятка четыре воинов… Перед ними открыли ворота, они туда въехали. Было уже темно. Ктото из них спустился, стражники, глядя со стены, подумали, что это — рабы. Кто разглядывает рабов, кто запоминает их в лицо? А ночью те, что оставались внутри, выбрались наружу, убили стражу и раскрыли ворота.
