Снова они обнялись, и снова реальность осталась за какой–то прозрачной гранью, а море и небо соединили между собою играющие на угольках сполохи костра.
— Ой! — Пентесилея приподнялась, лежа на его груди. — Ой, Ахилл! Ты сегодня так устал, так надорвался с этой плитой, а я… Может быть, тебе не надо?..
— Что–о–о?! — он, в свою очередь, привстал и так сверкнул глазами, что амазонка, вздрогнув, отстранилась. — Это еще что за слова? Если я, по–твоему, немощный старик, которого мучает поясница, то зачем ты сейчас говорила, что меня любишь?! Я и тебе, и еще десятку женщин легко могу доказать, что сил у меня не меньше, чем раньше!
— Какому еще десятку? — мягко спросила Пентесилея, и в ее теплых синих глазах загорелся опасный, колючий огонек.
— Десятку и сотням женщин, которых отныне мне заменишь ты одна, — твердо сказал он. — Я никого больше не хочу видеть и знать.
Она вспомнила о костре, когда тот уже почти угас, и долго раздувала искорки на сухих сучьях. Когда костер ожил, амазонка вновь скользнула под овечью шкуру.
Ахилл спал. Во сне его лицо было очень спокойным и чистым, как у мальчика. Он ровно дышал, тихо и безмятежно улыбаясь. Пентесилее очень хотелось еще раз поцеловать героя, но она боялась разрушить сказку его сновидений и лишь тихо–тихо провела губами по теплой щеке спящего.
Глава 7
Гектор проснулся на следующий день после полудня. Долгий сон укрепил его силы, и ему стало настолько лучше, что, выпив еще чашку бульона с куском лепешки и несколькими ломтиками жареного мяса, он даже смог приподняться и сесть на лежанке, опираясь на пару набитых травой мешков, которые Гекуба изготовила вместо подушек.
Ахилл осмотрел его раны, особенно тщательно и осторожно сняв примочки со сквозной раны над сердцем. Она оказалась чистой, края уже начали стягиваться, и Пелид радостно перевел дыхание.
Обитатели шатра коротко рассказали Гектору каждый о своих злоключениях. Сурово нахмурившись, он выслушал еще раз историю исчезновения жены и сына.
— Если Андромаху и Астианакса увезли ахейцы, то их наверняка можно найти! — сказал Ахилл твердо. — Не думаю, чтобы их могли продать куда–то за пределы Пелопонесса. Наши цари давно мечтали о троянских рабах и рабынях.
— Астианакса они могут убить! — жестко сказал Гектор, и даже голос его не задрожал. Герой уже столько вынес за последнее время и столько потерял, что душа его на время будто окаменела. — Если узнают, что это — мой сын…
— Во–первых, могут и не узнать, — сказала Гекуба, в это время ловко, как опытная рабыня, растиравшая меж двух камней над деревянной миской орехи, собранные в одной из рощ, собираясь к вечеру напечь из них лепешек. — Во–первых, могут и не узнать — кто же им скажет? В Трое из всех ахейцев бывали, кроме Ахилла, только Одиссей, Диомед и этот молодой мирмидонец — Антилох, кажется. Одиссей и Антилох видели Андромаху, но едва ли ее хорошо запомнили. Да она могла и не у них оказаться.
— А если и узнали, — добавил Антенор, — то какой им смысл убивать трехлетнего ребенка только из–за того, что он — сын Гектора? Из одной лишь мести? Не все же они такие идиоты! Может быть, можно опасаться его, когда он вырастет, но сейчас… Вот только твоя жена, Гектор, очень красива!
Эти слова вырвались у троянского воина против воли, и он тут же о них пожалел. Но намек, прежде вызвавший бы у Гектора вспышку ярости, сейчас не смутил его — только тень боли легла на исхудавшее лицо.
— Я все понимаю, — тихо сказал он и, подняв голову, обвел глазами всех, кто его окружал. — Но хочу, чтобы все знали: что бы ни случилось, я не откажусь от моей Андромахи! Если она жива, я ее найду! И сына найду. Я верну их… И Кассандру постараюсь найти. Ты мне поможешь, Ахилл?
— Я могу обидеться на такой вопрос, — сказал Пелид. — Мы об этом еще не говорили, но сейчас… Я прошу твоего позволения остаться здесь, Гектор. Мне некуда и не для чего уезжать.
— Во–первых, как это не для чего? — воскликнул Приамид. — Если ты отправишься со мной на поиски моих родных, то в любом случае уедешь. Во–вторых, разве тебе не хочется увидеть сына?
— Хочется. В том, что случилось, его вины нет. Но мы, боюсь, чужие друг другу… Я его увижу, конечно. Но всех этих… победителей видеть не хочу! Я бы хотел вернуться сюда, если ты мне позволишь.
— Почему я‑то? — не понял Гектор.
— Потому что теперь царь Трои — ты.
— Что–о–о?
Гектор резко подался вперед и, сморщившись от боли, откинулся на подушки.
— А ведь он сказал правду! — тихо проговорил Деифоб, в этот день тоже почувствовавший себя много лучше, но все еще лежавший неподвижно. — Троя сожжена, но она существует, и ее можно и нужно возродить. Род Приама не истреблен — остались мы, трое его сыновей, жива наша отважная мать, и есть надежда отыскать других. И потому теперь ты, старший из нас, должен принять на себя имя царя Трои.
— О, боги!
Казалось, Гектор впервые утратил спокойствие. Его взволновала не мысль о том, что его объявляют царем в сожженном и опустевшем царстве, но внезапно родившаяся надежда на воскрешение Трои.
— Не мало ли нас тут для целого города? — проговорил герой, вновь скользя взглядом по лицам своей матери, братьев, Ахилла, Пентесилеи.
— Троя сожжена, но Троада не вымерла, — откликнулась Гекуба. — Ахейцы разорили большую часть городов, зато возникло множество селений, откуда придут сюда люди и станут нам помогать. И потом — почему, думаешь, я жгу вечерами эти костры? Я уверена, что живы и другие троянцы.
— И я уверен, — подхватил Ахилл. — Слушай, Пентесилея, мы с тобой были в городе. Как по–твоему, сколько мертвых мы видели?
— Думаю, около тысячи, считая останки людей, уже растерзанных хищниками, — ответила амазонка, привыкшая определять потери в бою с одного взгляда. — Из них человек двести ахейцы, остальные троянцы.
— И у меня такие же подсчеты, — кивнул Пелид. — Правда, мы были не на всех улицах, не везде смотрели. Не поднимались в верхний город, не заходили во все дома. Но в той части города, где мы были, и во дворце, безусловно, больше всего жертв: туда обрушился первый удар. Давайте считать, что мы видели тысячу мертвых и предположим, что жертв в пять, ну, в шесть раз больше. Получается шесть тысяч убитых. Допустим, около пяти тысяч увезли в рабство. Больше невозможно: кораблей не хватило бы, учитывая еще и то, как ахейцы перегрузили их данью и еще наверняка догрузили награбленным. Считаем: одиннадцать тысяч. А жителей в Трое было больше двадцати тысяч, ты сам мне это говорил, Гектор. Значит, около девяти… ну, восьми тысяч человек, вероятно, спаслись и успели бежать через верхний город в горы. Конечно, кто–то ушел далеко и не вернется, часть людей могла погибнуть в лесах, попасть в лапы зверью, часть, конечно, приютят пастухи, кто–то дойдет до дальних селений… Но из Троады они не уйдут: далеко ли уйдешь, имея только то, что успел на себя надеть? Их можно будет разыскать и вернуть. А уж остальное — дело времени. Каменные здания города можно восстановить — их стены огонь почти не повредил, остальное снова отстроится. Вот достойное дело для молодого царя. И я бы хотел в этом участвовать, потому что более многих других виноват в том, что случилось. Позволь мне, Гектор!
