— Не надо! — запротестовал Ахилл. — Побудь еще в этом. И… мы ведь должны объявить о нашем сочетании моим родным! Приди к ним в брачной одежде.
— А как я поеду верхом? — спросила Пентесилея и вдруг напряглась. — Ахилл, смотри: что это?
Она указывала рукой в сторону моря, светившегося за холмом широкой зеленой полосою. И среди этой светлой зелени, у северной оконечности огромной бухты, далеко, но очень ясно вырисовывались четыре белых квадратика.
— Корабли! — крикнул Ахилл.
— Кто же это плывет сюда в пору штормов? — удивилась амазонка.
— Это надо узнать, — ответил герой. — Вряд ли они поплывут вдоль такого неровного берега ночью — луна–то на ущербе. Значит, встанут за мысом и возле нашей бухточки будут не раньше, чем завтра после полудня, даже при попутном ветре. Надо рассказать Гектору. Едем, жена!
Солнце еще не коснулось горизонта, а они уже пересекли маленькую бухту и поднялись по тропе к хижине Агелая.
Глава 3
— Э-эх, и славным вином можно было разжиться прежде у здешних пастухов! У всех, кто жил на этих склонах, были виноградники, и все делали такое вино, что после него вместо одного весла увидишь четыре!
За время войны глупые данайцы всех повыживали из этих мест, а кто остался, прячется в горах. Теперь вот данайцы убрались, обчистив Трою до косточек, а винца–то все равно взять негде!
— А ты не сетуй раньше времени, Тавик! Может, мы здесь кого и встретим, да и попросим нацедить кувшинчик. А то и без спроса возьмем — кто же откажет нам? Можно будет и в город наведаться — там всяко могли уцелеть винные погреба. Только вот пристали мы далековато.
— Мы что, за вином сюда приплыли, Фол? Нас интересуют совсем другие бочки! И некогда нам идти в Трою, тем более, что она сожжена и разрушена. Нет, наше дело добыть еды на ужин, чтобы завтра с рассветом обогнуть бухту с юга и не упустить добычу!.
Такой разговор вели между собою трое крепких мужчин, шагавших среди негустых зарослей по склону, что поднимался от рифов, которые окаймляли южную оконечность Троянской бухты.
Они сошли с одного из приставших к берегу кораблей. То были большие и быстроходные суда, по виду торговые, но даже человек, редко бывавший на море, скорее всего признал бы в сошедших на берег мореходах не торговцев, а обыкновенных морских разбойников. И дело было не в том, что у каждого из них висело на поясе по два–три кинжала и за плечами топорщились луки — вооруженными часто ходили и торговцы, опасаясь именно разбойников, как морских, так и сухопутных А кроме того, эти трое шли охотиться. Но на каждом болталось по паре золотых цепей, руки их, грубые и загорелые и, несмотря на прохладную погоду, обнаженные выше локтя, были унизаны золотыми и серебряными браслетами, мужскими и женскими, самой разной формы, а в кожаных сумках побрякивали уж никак не игральные кости и не дорожные фляжка с чашкой. Они таскали с собой свою долю добычи, чтобы во время их отсутствия лихие товарищи не поделили награбленного поиному… Одежда выдавала в них фригийцев, хотя у каждого к обычному наряду добавлялось что–нибудь несуразное — один намотал на фригийский колпак тончайшую женскую шаль и продел ее конец в свою золотую серьгу, другой украсил короткую кожаную тунику подвесками из серебра, какие носят на голове персиянки, третьему пришла фантазия напялить роскошный египетский платок, белый с синими полосами, и тоже поверх колпачка — его вид вызывал бы смех, если бы не свирепое выражение физиономии.
Разбойники шли открыто, никого не опасаясь. Они знали, что места эти теперь пустынны. Прежде их предводитель, известный всему побережью морской грабитель Пейритой, никогда не осмелился бы пристать так близко к Троянской гавани: воины Приама как–то проучили его за попытку напасть на одно из прибрежных селений, и с тех пор хитрый разбойник избегал приближаться к Трое — хотя, бывало, и нападал на троянские суда. Теперь ему некого было бояться.
Трое разбойников отошли уже далеко от берега. Лес на склоне стал гуще, и они вглядывались и вслушивались, рассчитывая найти добычу. И вдруг старший из них, Фол, тот, у которого шаль была продета через серьгу, громко присвистнул:
— Эгей, друзья! А посмотрите–ка, какая дичь пасется на том берегу!
Они как раз подошли к широкому ручью. Это был один из горных притоков Скамандра. Ручей, в это время года очень полноводный, мчался, петляя меж камней и небольших зеленых островков. На другом его берегу заросли расступались, и приятели увидели, как к воде спускается высокая, стройная девушка, закутанная в длинный плащ. С ее головы ниспадало темное простое покрывало, которое она отбросила на правое плечо, чтобы удобнее нести на левом плече большой глиняный кувшин. Она была красива, и у разбойников разом мелькнула одна и та же мысль…
— Эй, постой–ка, козочка! — крикнул Тавик. — Выходит, тут все же кто–то живет. Ответь бедным путникам, откуда ты взялась?
— Тут поблизости наше селение, — ответила девушка на правильном критском наречии. — Оно небольшое, и людей в нем мало. А кто вы такие?
Ни в ее голосе, ни в ее позе не было и тени страха. Большие синие глаза смотрели на разбойников спокойно и вопрошающе.
— Мы–то? — Фол засмеялся. — А мы — морские божества. Носимся–носимся по волнам, а нет–нет где и пристанем. Не согреешь ли нас после холода морских волн? Сейчас ведь шторма, и в море неуютно.
— Если вы ко мне перейдете, то и поговорим, — голос девушки был попрежнему ровен. — А я не хочу мочить одежду.
— Что–то очень уж она непуглива! — пробормотал третий из грабителей, Листон, тот самый, что повязал египетский платок поверх фригийской шапочки. — Может, сходим на корабли и позовем еще людей, а Фол?
— Чтоб она им и досталась? — ответил тот ехидно. — Давай–ка поспешим, не то, пока мы прыгаем по этим камням, красотка–то и убежит!
И чтобы этого не случилось, он, вступая в быстрые струи ручья, скинул с плеча лук, наложил стрелу и прицелился в девушку, рявкнув:
— А ты стой тихо, перепелочка, не то прежде, чем тебя ощипать, я попорчу твои ножки!
— А я не убегаю от вас, — теперь в голосе девушки уже почти явно звучала насмешка. — Идите, идите сюда!
— Может, это нимфа? — со страхом проговорил трусоватый Листон. — Почему она не боится?
— Видно, мы ей нравимся! — хихикнул Тавик и, первым выскочив на берег, кинулся к девушке.
Он успел лишь схватиться за край ее плаща, чтобы грубо его сорвать. Удар кувшином пришелся прямо в висок, и разбойник рухнул головой в ручей, не успев и охнуть. Фол, опомнившись, натянул тетиву, но в воздухе сверкнуло лезвие боевой секиры, и он упал с рассеченным лбом.
Завопив от ужаса, Листон повернулся, чтобы бежать назад, на другой берег, но услышал за своей спиной повелительный окрик:
— А ну иди сюда, или вторая секира будет торчать из твоей спины! Быстро, я сказала!
Он обернулся и помертвел. Плащ девушки лежал на земле у ее ног, и она стояла перед ним в короткой черной тунике и в боевых сандалиях с высокой шнуровкой, держа наготове свое страшное оружие. Спокойные синие глаза смотрели на разбойника зло и беспощадно.
