В это мгновение Авлона, все время молча сидевшая на камне рядом с Гекубой, вскочила и бросилась на колени перед Пентесилеей.
— Великая царица и мать моя! — воскликнула девочка. — Я прошу тебя о милости — соверши надо мной обряд посвящения и позволь завтра драться с вами вместе! Я имею на это право: я два года была разведчицей и ни разу вас не подвела.
Пентесилея положила руку на склоненную голову маленькой амазонки и сказала, стараясь, чтобы ее голос звучал сурово:
— Обряд проходят в двенадцать лет, Авлона. В крайнем случае, в одиннадцать. А тебе девять.
— С половиной, с половиной! — голос девочки задрожал. — Моя сестрица Андромаха говорила мне, что я родилась весной. И бывают же исключения — когда большая война, или когда в сражении не хватает воинов. Я же все–все умею: стрелять, бросать секиру, дротики, ездить в седле и спрятавшись под брюхом коня…
— Я не хочу, чтобы ты раньше времени умела убивать, — сказала царица амазонок, и сама удивилась этим словам. Прежде она никогда не думала об этом…
— Ты же не можешь спрятать меня, чтобы я не видела мертвых! — Авлона схватила ее руку и сжала с недетской силой. — У меня убили всех–всех, кроме сестрицы, когда мне было пять лет! А теперь увезли и мою Андромаху… Разреши мне драться, царица! А то ведь если они станут вас убивать, я все равно не смогу просто смотреть!
— Хорошо.
Пентесилея повернулась к Гектору.
— Можно ли мне посвятить в воины сестру твоей жены, царь?
— Да, если ты и она хотите этого, — ответил Гектор.
Царица амазонок движением руки велела девочке подняться с колен и указала ей место возле стены хижины, где нужно стать. По ее знаку Крита сняла с плеча лук. Сама Пентесилея сделала то же самое. Одна за другой семь стрел вонзились над головой Авлоны, задевая ее бронзовые кудри, почти касаясь лба. Девочка не дрогнула, не шевельнулась.
Все остальные, вдруг и невольно ставшие свидетелями этого неведомого им обряда, застыли и наблюдали за происходящим с изумлением и почти со страхом.
— Лови! — крикнула Пентесилея и кинула свою секиру почти в лицо Авлоне.
Та поймала ее на лету и, в свою очередль, метнула в царицу. Этот бросок они повторили трижды.
— Сколько стрел? — спросила царица.
— Семь, — был ответ.
— Что страшнее смерти?
— Предательство.
— У кого секира?
— У судьбы.
— Что во власти богов?
— Моя смерть.
— Что во власти твоей?
— Моя честь.
— Что отдаешь?
— Мою жизнь.
— Что не отдашь?
— Славу.
— Готова ли ты к победам и к смерти? — спросила царица.
— Да, — ответила девочка.
— Удар за удар, жизнь за жизнь, кровь за кровь!
Секира вновь сверкнула в воздухе и вонзилась прямо над головой Авлоны в стену хижины, срезав два–три рыжих завитка.
— Артемида–дева, призываю тебя принять ее под твое покровительство! — крикнула Пентесилея. Затем, подойдя к замершей у стены девочке, выдернула секиру и, сняв с лезвия срезанные волосы, сказала уже негромко:
— Авлона, с сегодняшнего дня, ты — дева–воительница богини Артемиды. Свои обеты произнесешь после первой битвы. Возьми мою секиру и не посрами меня. А сейчас собирайся: раз так, ты поплывешь со мной и с Критой. У нас мало времени, а корабли Пейритоя должны дать течь задолго до рассвета.
Глава 5
Морские разбойники заметили неладное, когда звезды стали бледнеть и с моря подул прохладный утренний ветер. Спавшие на дне кораблей пробудились от холода и поняли, что служившие им постелью плащи и мешки насквозь промокли. Вода проступала сквозь них и постепенно прибывала…
— Корабль дал течь! — крикнули на одном из судов.
— И наш — тоже!
— Вода! У нас тоже вода… Днища текут!
Разбуженный караульными Пейритой сразу приказал подгрести вплотную к берегу, сотне воинов сойти на сушу и выставить караулы, а потом всем остальным вытаскивать корабли, вычерпывать из них воду, искать и как можно быстрее заделать течь.
— Мы найдем тех, кто это сделал, и прибьем их головы к носам наших кораблей! — крикнул он в бешенстве. — Но сначала надо сделать все, чтобы к рассвету мы могли отплыть: нельзя упустить такую богатую добычу!
— Это вряд ли получится! — сообщил предводителю один из его кормчих. — В каждом днище по шесть–семь дырок… Небольшие, будто буравили чем–то длинным и тонким. Их все сразу не заделать достаточно прочно.
— Заделывайте сначала один корабль! — скомандовал Пейритой. — И пускай он выходит в море и нападет на первый корабль Анхиса! Они так тяжело нагружены, что не смогут уйти, и остальные два не сумеют быстро придти на помощь первому. Мы починим поскорее остальные суда и поддержим своих! Живо, живее!
— Не туда ты торопишься, Пейритой! — прозвучал над берегом чей–то могучий голос. В нем была такая уверенность и такое спокойное презрение, что толокшиеся вокруг своих кораблей разбойники сразу побросали веревки и весла и поспешно обернулись к гряде невысоких прибрежных скал, откуда прогремели эти грозные слова.
В проходе между скалами, на фоне пологого лесистого берега, еще слабо различимого в утреннем полусвете, на расстоянии сотни в две локтей от толпы разбойников, обрисовывался силуэт всадника. Неверный свет делал его огромную фигуру еще крупнее и мощнее. Лицо воина трудно было разглядеть, но отчетливо виден был блеск медного нагрудника и высокого шлема с густой гривой светлых конских волос, черная линия вертикально торчащего копья и оскал львиной морды на опущенном к седлу продолговатом троянском щите. За спиною всадника виднелось еще несколько пеших воинов, а над грядой скал выразительно поднимались то там то здесь наконечники копий.
— Ах, вот оно что! — прорычал предводитель разбойников. — Тут засада! Я так и думал!.. Не зря же трое моих людей пропали вчера! И кто тут смеет мне мешать?! Недобитые ахейцами приамовы рабы? Или уже кто другой решил поселиться в этих местах? Ну я покажу вам, кто теперь тут хозяин!
— Теперь и всегда хозяева здесь — мы, потомки Критского царя Ила, основателя Трои! — ответил всадник тем же звучным голосом, таким сильным, что, казалось, он раздается совсем рядом с ошарашенными и растерянными мореходами. — А тебе, Пейритой, морской бродяга, ночной вор и убийца, однажды уже было запрещено даже близко подходить к нашим берегам! Раз ты осмелился нарушить этот запрет, то уже не уйдешь отсюда. И ты, и твои люди — вы останетесь здесь навеки!
— Кто?! — заревел предводитель, выбегая вперед и вглядываясь в говорившего. По мере того, как становилось светлее, все отчетливее прояснялись под изгибом шлема тонкие, точно прочерченные резцом черты всадника. — Кто ты такой, чтоб тебя сожрали духи Тартара!!? Кто ты такой?!
