Англичане подошли к испанцу за полчаса до полуночи. С борта испанского корабля раздраженно прокричали, что так близко нельзя подходить, тем более в темноте: это уже опасно для движения! Но встречное судно не отвечало. Похоже было, что все там спят. Испанцы крикнули погромче, спрашивая, откуда судно. Ответили: «Из Перу», по-испански. Тут испанцы обнаружили, что к их корме подошла шлюпка с этого встречного судна. Из нее грубо заорали: «Спустить паруса!», и в качестве подтверждения прогремели семь или восемь аркебузных выстрелов. Испанцы поняли, наконец, что дело пахнет пиратами. Но было уже поздно. Через минуту люди из шлюпки уже были на палубе и требовали оружие и ключи. Испанцы послушно отдали требуемое. Тогда англичане потребовали, чтобы капитан или, если он есть на борту, владелец судна отправился с ними. Владелец судна охотно согласился.
Корабль англичан показался испанскому судовладельцу очень хорошим и «вооруженным такой артиллерией, какой я еще не видел!» А надо заметить, что судовладелец был не купец какой-нибудь там, который немного артиллерии видел на своем веку. Его имя было — дон Франциско де Сарат, и он был двоюродным братом герцогу Медина Сидониа, будущему главнокомандующему «Непобедимой Армады». На груди дона Франциско сверкал алой эмалью крест с тремя сердцами по концам и одним — нижним концом, переходящим в меч. То был знак ордена Сантьяго — одной из высших военных наград Испании. Дон Франциско увидел Дрейка, прогуливающегося по палубе «Золотой лани», подошел и… (Это по его словам! Не по Флетчеру или Нуньешу да Силве!)… поцеловал руку адмиралу!
Дрейка такая манера вести себя поразила и даже растрогала. Он повел дона Франциско в свою каюту, проговорил с ним до обеда (с двух ночи-то!) и пообедал с ним. О чем же они говорили?
Дрейк начал вот с чего:
— Я друг всем тем, кто говорит мне правду, но с теми, кто этого не делает, я шутить не люблю! Поэтому для вас же лучше будет, если вы сами, добровольно, скажете мне сейчас, сколько золота и серебра везет ваш корабль?
— Нисколько, — ответил дон Франциско.
— Да неужто? А если хорошо подумать?
— Нисколько, сеньор Дракес, если не считать нескольких маленьких золотых пластинок, которыми я пользуюсь как закладками в книгах.
Дрейк помолчал, казалось, оценивая искренность этих слов, — затем нехотя проговорил:
— Ну, хорошо. Пусть так. А знаете ли вы лично дона Мартина Энрикеса?
— Да, конечно. Он же вице-король Новой Испании…
— Все еще да. А есть ли на вашем корабле кто-либо из его родственников или что-либо из вещей, принадлежащих лично ему или его близким?
— Нет-нет, сэр!
— Ну ладно. А жаль. Встреча с ним меня обрадовала бы значительно более, чем со всем золотом и серебром Индий. Тогда все бы увидели, как следует держать слово благородному человеку! — И он мрачно, зловеще расхохотался…
Во время обеда дон Франциско опять поцеловал руку адмиралу — когда тот, демонстрируя, что де Сарат может не беспокоиться о своей безопасности и здоровье, покуда находится на борту «Золотой лани», смешал еду с двух тарелок и поменял их местами…
Позже адмирал посетил захваченное судно, лично просмотрел груз, лазя по трюмам, отобрал для миссис Дрейк некоторое количество китайского фарфора и шелка — и разрешил продолжить плавание… По мнению де Сарата, Фрэнсис Дрейк — «лет тридцати пяти от роду, с белокурой бородой. Он — один из величайших моряков, когда-либо плававших по морям: и как навигатор, и как командир!» Мнению де Сарата верить можно с большими оговорками. Так, борода Дрейка была уж никак не «белокурой», а откровенно рыжей. А главное — дон Франциско умолчал о некоторых… э-э-э… обстоятельствах, сопутствующих его освобождению. Он бы хотел, конечно, чтобы мир напрочь забыл об этих обстоятельствах. Но молва разгласила — и дон Франциско де Сарат попал даже в одну из бесчисленных комедий самого Лопе де Вега!
Дело было вот как. 6 апреля с утра Дрейк выстроил на шканцах часть своей команды — тех, кому захотелось полюбоваться потехой, — и в присутствии едва сдерживающего радостный гогот преподобного Флетчера… наградил дона Франциско сорванным с его же, дона, груди позапрошлою ночью алым крестом ордена святого апостола-мученика Иакова Компостельского! При этом он произнес пламенную и оч-чень серьезную речь. Там упоминалось и о ратных традициях славного ордена, и о паломничестве самого Дрейка вкупе с «некиим членом нашего экипажа — совсем юным иноверцем и иноземцем» к мощам означенного великого святого патрона Испании, и о «проявленной храбрости» дона Франциско… Кончена речь была пожеланиями и надеждами. «Дай нам Боже, чтобы все до одного испанские офицеры, генералы — да, впрочем, и солдаты — действовали столь же храбро и понимали обстановку столь же быстро, как славный дон Франциско де Сарат. Гип-гип-ура! А ну, все дружно орем в честь дона Франциско: гип-гип-ур-ра-а!»
2
13 апреля, ровно через неделю после того, как расстался с доном Франциско, Дрейк входил в Гватулько — порт на побережье Гватемалы, небольшой, но важный в каботажном сообщении между тихоокеанскими владениями Испании от Перу до Мексики.
Гватулькианцы в те дни готовились сразу к нескольким следующим один за другим и даже накладывающимся друг на друга католическим праздникам. Полгорода возилось вокруг городской церкви, всячески ее украшая: по шпилю колокольни от креста ниспадали гирлянды цветов, опрысканных сахарным сиропом и подсушенных, чтобы не завяли до срока. Статуи святых в храме были протерты, кое-где подполированы и подкрашены и снабжены простодушными веночками — кто из цветов, а деревянный многокрасочный Распятый — натуральным терновым!
Увидя входящий в гавань корабль, веселые гватулькианцы обрадовались: они решили, что это — долгожданное судно из Перу с грузом инкских поделок. Но вдруг матрос, раскрашивавший черепицу на кровле церкви в золотой и багровый цвета, тревожно вгляделся, выругался, опрокинул ведерко с краской, сбросил на головы прихожанам кисти и заорал тревожно: «Да это ж английский корабль!»
Город в мгновение ока опустел. Жители убежали в горы — и могли в безопасности следить за тем, как англичане грабят их дома, переговариваясь шепотом (им сверху было видно, как на ладони): «К сеньору Эчегаррава пошли, в винный погреб. Ну сейчас все, даст Бог, вылакают и заснут, верхний квартал хотя бы не тронут!» — «Надейся, как же! Французы бы так и сделали. А это англичане, они все обчистят. Ну, точно, что я говорил! Тащат бурдюки из подвала!» — «Эх, обошли бы мое подворье стороной — святая дева, трехфутовую бы свечку в храме поставил, честное слово!»
Как же, ни одного дома не обошли стороной! Забрали все ценное, что попалось. У одного скромного горожанина нашли большой расписной горшок с серебряными монетами в темном углу кухни, у другого — шкатулку с необработанными, неоправленными драгоценными камнями. В третьем — золотую цепь, «видом и весом не менее той, что добыл Джон Дрейк, углядев „Какафуэго“. Мы искренне, но, к сожалению, заочно поблагодарили испанского джентльмена, который нам ее оставил, удирая из города», — писал преподобный Флетчер об этом инциденте.
