Объем финансирования ВП на период 2014–2020 гг., судя по всему, будет находиться на уровне предыдущего периода. Это также характеризует отношение к восточной политике и экономическим возможностям, которые сейчас существуют в ЕС для ее реализации. Поэтому очевидно, что экономический контекст уже сегодня является сдерживающим фактором «Восточного партнерства». В случае прогнозируемого рядом экспертов ухудшения в ближайшем будущем экономической ситуации внутри самого ЕС (особенно на фоне выхода Великобритании из Союза) данное обстоятельство станет серьезной преградой для некоторых вариантов развития программы ВП. В то же время нельзя снимать со счетов и тот факт, что сама программа может быть использована как эффективный инструмент достижения экономических целей как ЕС, так и ТНК.
Очевидно, что если кто-то теряет, то кто-то приобретает. Что же касается Украины, то главными бенефициариями продолжающегося кризиса являются транснациональные игроки, которые получили доступ к ресурсам (по бросовым ценам) и рынкам сбыта. Национальные интересы Украины при таком раскладе не учитываются вообще. Причем если для поддержания социальных программ и процессов реформирования украинской экономики средства будут выделяться из бюджета ЕС, т. е. поступать от налогоплательщиков Союза, то интернационализировать ресурсы будут ТНК.
Что же касается ситуации внутри ВП, то Украина полностью затмила Молдавию, которая до Вильнюса рассматривалась некоторыми экспертами в качестве фаворита ЕС. Действительно, малый размер страны и фактическая распродажа всего и вся европейским компаниям располагали к относительно легкому поглощению ее Евросоюзом. Однако Молдавия по статусу и значению не сравнима с Украиной, поэтому и не могла стать «историей успеха» даже в формате «Восточного партнерства». Собственно поэтому подписание ею (как и Грузией) соглашения было воспринято достаточно спокойно как в экспертном сообществе, так и в политических кругах ЕС. Тем не менее, российская внешняя политика не может сбрасывать со счетов даже такой малый «утешительный» приз еврочиновников, так как ассоциация с ЕС бывших республик СССР непосредственным образом отражается на двусторонних отношениях России и новых независимых государств.
Помимо экономических факторов евроинтеграции в этом процессе активно задействованными оказываются факторы позиционирования младоевропейцев, среди которых ключевая роль по втягиваю в орбиту ЕС новых партнеров принадлежит Польше и странам Балтии. У этих стран благодаря ВП появилась редкая возможность выступать с инициативой и собственным мнением (как минимум на стадии вынесения предложений) на европейской арене. Как справедливо отмечает Е. С. Арляпова, «молодые государства Европы смогли почувствовать себя «еврограндами» по отношению к еще более новым, пока только возможным «европейцам». Думается, правильнее даже говорить об общей активизации внешней политики в условиях, когда направленность усилий в отношении «буферной зоны» в лице еще не аффилированных с западным сообществом государств оставалась, пожалуй, единственной перспективной и просто свободной нишей».
Оценивая активность Польши и стран Балтии, следует, во-первых, помнить, что они не столько реализуют общеевропейские интересы, сколько являются проводниками американских. Во-вторых, их деятельность справедливо рассматривать в связи с официально принятой администрацией США концепцией «геополитического плюрализма», в рамках которой новый союзник в Восточной Европе, по мнению американской стороны, располагает «набором средств, необходимым для того, чтобы затормозить интеграционные процессы в СНГ». В данном контексте следует согласиться с выводом экспертов Российской ассоциации политической науки (РАПН) о том, что «страны Вышеградской группы будут и дальше использоваться в евроатлантической стратегии как вершина треугольника вклинивания в пространства бывшего СССР».
В-третьих, нужно четко понимать, что сначала Польша, а затем Литва, как новые «еврогранды», формируют свой курс по принципу антитезы всему российскому и впредь будут создавать «зону отчуждения» от России. Агрессивная русофобская риторика как часть националистической идеологии прибалтов стала привычной составляющей «Восточного партнерства», более того – одним из надежных его движителей.
Отдельного и особо пристального внимания заслуживает институционализация, легализация и легитимация неонацистских структур в «Новой Европе», которые главным врагом в дихотомии «свой – чужой» видят исключительно русских. Возможно, что небывалая поддержка политики киевских властей и ее карательных неонацистских батальонов со стороны новых «еврограндов» определена тем, что нацистский вирус уже давно поразил страны Балтии. И в организаторах и приверженцах «Свободы» и «Правого сектора» они видят единоверцев. Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что польско-балтийский сегмент ВП в силу своей русофобии и американоцентризма является одним из потенциальных источников нестабильности в самом Евросоюзе, поскольку постоянно нагнетает напряженность в отношениях с Россией.
Что же касается России, то она, так или иначе, оказывается вовлеченной в любые политические инициативы ЕС, являясь по сути неучаствующим участником ВП. Однако «отводимая России роль незавидна и варьирует в амплитуде от игнорирования по причине ее слабости до боязни по причине ее силы» (Е. С. Арляпова). Так или иначе, вспоминаются слова А. С. Пушкина: «Европа в отношении России была всегда столь же невежественная, сколь и неблагодарна».
Вне зависимости от того, как воспринимают Россию – как слабого или как сильного игрока, необходимо серьезно и взвешенно оценивать любые инициативы ЕС, в том числе и исходящие от стран «второго эшелона». Несмотря на явное поражение инициаторов ВП на Украине, стоит признать, что пусть даже при неформальной поддержке США, «малые нации» смогли добиться выгодной для себя динамики политических процессов на постсоветском пространстве. Не только элитные группы новых независимых государств на евразийском пространстве, но и определенная часть их населения стремится в ЕС и не желает видеть тяжелейших социально-экономических последствий такого сближения.
Стратегическое планирование предполагает четкую оценку реального положения дел. В случае с ВП необходимо знать, что по мере роста российского фактора в мировой политике задачи сдерживания нашей страны, поставленные кураторами перед новыми «еврограндами», серьезным образом актуализировались. Поэтому стратегия ускорения политического сближения и экономической интеграции с ЕС бывших советских республик, вне всякого сомнения, должна быть оценена как стремление достижения доминирования на пространстве Северной Евразии и подчинения себе политики вышеназванных государств, в том числе в случае необходимости – посредством дестабилизации пространства. Именно такое развитие событий мы наблюдаем сегодня.
Анализируя ВП, следует также помнить, что данная программа, как и ее конкретные саммиты (несмотря на провалы), решают очень важную задачу – являются поводами в информационной войне против России. Это очень важный момент, который ни в коем случае не должен быть упущен в оценке и планировании внешнеполитической деятельности. Как бы мы не привыкли к агрессивной риторике, она каждый раз должна получать соответствующую оценку.
