— Не могу объяснить, — буркнул Дмитрий угрюмо. — Вы только посмотрите на тех, кто выходит из автобуса. В новеньких мундирчиках, с наградами на груди! А я видел этих молодчиков в деле при отступлении! Как осы, они кружили над нашими головами и не щадили никого — ни солдат, ни беженцев. Не могу даже представить, сколько эти «крестоносцы» душ успели загубить.
— Им приказали, они сделали, — вздохнул Азат. — Они военные люди, и это стоит понимать.
— Понимать? — рассердился Дмитрий. — Кого, их? Как можно понять и объяснить бомбы, сбрасываемые ими на головы мирных людей? Как можно объяснить бомбёжку ими госпитальной колонны с тяжелоранеными людьми? Я видел, как умирали беспомощные раненые женщины, дети, старики… Нет, таких, как они, всех «под одну гребёнку»!
— А каково ваше мнение, профессор? — повернувшись в к Мавлюдову, спросил дон Диего.
— Я воздержусь от реплик и комментариев, — ответил Азат. — Я участвую в экспериментах не ради забавы, а ради науки, и не собираюсь отказываться от них!
— Так-так-так, впрочем, я и не сомневался, что ты такой же палач, как и садист Боммер! — ткнул его локтем в бок дон Диего. — И от брата я наслышан о твоих садистских наклонностях. Фразой «ради науки» ты, как и Боммер, прикрываешь своё гнилое нутро!
— Прикуси язык, Митрофан! — злобно рыкнул Азат, покосившись на него. — Я помню, какие ты, служа в контрразведке Семёнова, выкидывал штучки!
— Что-то я тебя не пойму, профессор, — едко улыбнулся дон Диего. — Недавно ты называл меня сыщиком, а теперь контрразведчиком?!
— Катись ты куда подальше, пройдоха, — буркнул Азат. — Лучше скажи, почему ты навязываешь нам своё присутствие?
— Я в ловушке, как и вы оба! — вздохнул дон Диего. — Мартин терпит нас до поры до времени, а когда его непонятный интерес к нам угаснет, то… В лучшем случае нас расстреляют или отравят, а в худшем… А в худшем случае нас умертвят «с пользой дела», как жертв экспериментов!
— Вас может быть, а меня нет! — сказал Азат уверенно. — Я нужен Мартину как воздух, и он крайне нуждается во мне!
— Интересно, откуда такая неподражаемая самоуверенность? — неподдельно удивился дон Диего. — Допустим, ты был ему нужен и он даже организовал твое дерзкое похищение! Но со временем его интерес к тебе пропадет! Например, когда доктору Боммеру придётся бросать всё и спешно спасать свою шкуру, думаешь, ему нужна будет тогда такая никчёмная обуза вроде тебя?
— Напрасно ты так думаешь о нём, — упрямо гнул свою линию Мавлюдов. — Мартин настолько умён и осторожен, что всегда держит про запас пути отхода. Можете мне поверить, что если запахнет жареным, он будет уже далеко отсюда.
— Хорошо, тебя не переубедить, — кивнул дон Диего, отходя от окна. — Твоя слепая вера в «порядочность» непорядочного человека просто восхитительна! — Он перевёл взгляд на Шмелёва: — А каково будет твоё мнение, молодой человек?
— У меня никакого, — ответил Дмитрий, оборачиваясь. — Я умираю от желания увидеться с отцом, но… Никак не решусь на это. Я не знаю, о чём говорить с ним, и… Я так же не знаю, как пробраться к нему незамеченным?
С минуту подумав, дон Диего расправил плечи, потянулся и сказал:
— Давай-ка я сам отведу тебя к нему, не возражаешь? Он тоже будет рад встрече со своим отпрыском.
— Ты и правда так считаешь? — уныло осведомился Дмитрий. — Он военнопленный, а я? Что мне ответить, если он задаст вопрос, как я оказался в этом дерьме?
— Расскажешь всё, как есть, — вздохнул дон Диего. — Он тебя поймёт, я знаю. А вот когда и в какое время я организую вашу встречу, сообщу отдельно, — он покосился на Мавлюдова и добавил: — Когда этого выродка не будет рядом.
2
Кузьма Малов наблюдал за выходящими из автобуса немецкими лётчиками через открытую дверь кузницы. Глядя на них, он был готов взвыть, как побитая собака. В отчаянии он схватил руками железную маслёнку и так сжал её, что она тут же смялась и потрескалась, а из образовавшихся трещин змейками заструилось смазочное масло.
«Немцы, фашисты, будьте вы прокляты, гады! — со злобой думал он. — Зашёл бы сейчас ко мне этот гад Боммер хоть на минуту! Я бы, не мешкая, вот так раздавил не маслёнку, а его голову!»
Кузьма был вне себя. «Жизнь уже не бьёт меня, а как кувалдой по наковальне молотит, — думал он в отчаянии. — Везде и во всём не везёт фатально. Я даже убить себя не смог, растяпа… Явился кто-то из ниоткуда и вытащил меня из петли!
Кто бы мог подумать, что я превращусь в такое жалкое ничтожество, — вздохнул он, погружаясь в воспоминания. — Никто и никогда не смел помыкать мной раньше, когда-то давно, когда я жил не тужил и с гордостью носил мундир судебного пристава. А потом произошла революция, её сменила Гражданская война, и всё закрутилось кувырком… Жизнь уже тогда сломала и раздавила меня! Я не мог радоваться, когда радовались все вокруг, я не мог отстаивать свою правоту даже в тех случаях, когда был прав. Да, я ничего не мог… И почему я не уехал за границу с Митрофаном Бурматовым? А ведь он настойчиво звал меня с собой… А потом? Что меня дёрнуло вступать в партию? Перестал бояться или устал бояться? Понадеялся, что прошло много времени, и… Откуда-то выполз этот чёрт Мавлюдов, а затем… эти двое аферистов… Все черти из ада. Они как хотели вертели мной, а я… Каким-то чудом избежав лагерей, я ушёл на фронт. А потом плен и концлагеря. Из полымя да в пламя. И снова жизнь придавила меня, да так крепко, что и в страшных снах никогда не снилось. Кто я теперь? Трус и предатель! Хоть и не по своей воле, но сотрудничаю с фашистами, а почему? Боюсь умереть? Сам не знаю. Я сломлен морально, я вынужден терпеть палачей, ставящих чудовищные опыты на людях, я вынужден работать на них и даже униженно здороваться с ними. По-хорошему надо бы схватить этого ублюдка Боммера за горло, сдавить его, и…»
Поток его мыслей вдруг переключился на Митрофана Бурматова. Кузьма уже в который раз вспомнил их мимолётную встречу на заводе. «А вот Митрофану, видимо, всё равно, где жить и кому служить, — подумал он с горечью. — Он как был скользким человечишкой, таковым и остался. Кто бы мог подумать, что мы встретимся с ним спустя двадцать лет и где? А выглядел он прилично, как настоящий капиталист! Не окликнул бы он меня, я бы и не узнал его. Интересно, где он сейчас? Наверное, не бедствует. Не смог, видимо, промотать то огромное состояние, которое, как снежный ком, свалилось на его голову. И теперь…»
Кузьма предавался горьким размышлениям до позднего вечера. Из кузницы он никуда не выходил, подчиняясь существующему в стенах замка запрету. После гибели военнопленных барак закрыли. Продукты и воду раз в сутки приносила симпатичная мулатка, и он был вынужден…
Отчётливо услышав металлический щелчок, он встряхнулся и обернулся. Никого. Кузьма зажмурился и провёл по лицу ладонями. «Наверное, начинаю сходить с ума, — подумал он, массируя пальцами виски. — Если я сейчас открою глаза и увижу кого-нибудь перед собой, значит я…»
Металлический щелчок повторился. Кузьма открыл глаза, и мурашки поползли по телу. Он увидел двух мужчин, стоявших перед ним и далеко не похожих на привидения…
