— Вы в этом уверены? — с подозрением покосилась на него комендантша. — Вы не могли ошибиться? Вы же хирург, а не психиатр.
— Я схожу за санитарами, — сказал доктор. — Лётчик весит немало и далеко ушёл от лазарета. Нам трудно будет перенести его обратно.
— Хорошая мысль, иди, — тут же распорядилась комендантша и посмотрела на Дмитрия. — Доктор Шмелёв, как считаете, его жизнь вне опасности?
— Трудно сказать, — пожал плечами Дмитрий. — Внешне он выглядит вполне «жизнеспособно». Но меня беспокоят струйки крови, вытекающие из носа. Я подозреваю, что у него повреждён мозг.
— Вот как? Но от чего? — прошептала комендантша с перекошенным от страха лицом. — По какой причине такое могло случиться?
Дмитрий пожал неопределённо плечами.
— Ну-у-у… Если его кто-то не ударил чем-то тяжёлым по голове, то вполне возможно это отрицательный результат проведённого над ним эксперимента.
Комендантша быстро осмотрела и ощупала голову лётчика.
— Вроде бы цела, — сказала она. — Но-о-о…
— Успокойтесь, возможно, с ним всё в порядке, — сказал Дмитрий, хотя в его голосе не чувствовалось уверенности. — Когда придёт в себя, его осмотрят специалисты и, быть может, найдут объяснение его странному поведению.
— Но-о-о… если я вас правильно поняла, то и другие могли повредиться умом после экспериментов? — едва слышно произнесла комендантша, бледнея. — Из всех этот первым пришёл в себя. А теперь я сомневаюсь, что…
Она не договорила, так как вернулся доктор с двумя санитарами. Они уложили лётчика в носилки и понесли в лазарет. «А я, пожалуй, вернусь к себе, — подумал озабоченно Дмитрий, провожая их взглядом, — пороюсь в справочниках и поищу причину, по которой, возможно, разрушился мозг этого парня…»
10
Хотя в подвале было абсолютно темно, Кузьма не обращал внимания на это неудобство. Он был подавлен своим неожиданным арестом. Гремя цепью, он поднялся на ноги и попытался упорядочить мысли в голове. Когда Боммер его вызовет, тогда он и узнает, какая кара его ждёт за неудавшийся побег и убийство часового. Он больше не увидит сына, не сможет проститься с ним и умереть со спокойным сердцем. Мысли об этом приводили Кузьму в отчаяние. И вдруг…
«Всё, тебе конец! — отчётливо прозвучал в голове голос. — Здесь твоя жизнь и закончится, господин судебный пристав Малов! Добро пожаловать на тот свет, Кузьма Прохорович!»
Он смутно осознал, что с ним говорит его внутренний голос. «И сына тебе больше не видать, — вновь заговорил голос. — Теперь ты здесь, пока временно, до своей смерти… Прекрасное местечко, чтобы познать себя, ты не находишь?»
— Кажется, я начинаю сходить с ума, — прошептал Кузьма, стискивая ладонями виски. — Ничего удивительного, это вполне может случиться.
Голос засмеялся так противно, что тело пробрал мороз. «Здесь тихо, как на кладбище, — сказал он. — Никакой суеты, ни волнений, ни переживаний, ни горя… Представь, что ты не сидишь в клетке, а лежишь в гробу!»
Кузьма помассировал кончиками пальцев виски, покрутил головой, но сумасшествие не проходило.
«Смерть не страшна, только умирать страшно, — вещал голос в голове. — Ни войн, ни бедствий, ни плохих людей! Только покой и ничего больше!»
— Всё, я сошёл с ума, — констатировал Кузьма.
«Не беспокойся, ты просто разговариваешь сам с собой, — напомнил ему голос. — Такое бывает, когда человек загнан в угол и перекинуться словцом не с кем…»
— Мне… это… не нравится.
«Конечно, а кому такое понравится? Но со временем ты привыкнешь. Говори сам с собой, не открывая рта. Что может быть проще?»
— Я хочу, чтобы всё это закончилось! Я хочу…
«Наберись терпения и жди. Человек не может предугадать своего будущего, а вот дождаться его наступления вполне может».
— Я хочу увидеть сына!
«Исключено, в твоём положении это сделать невозможно!»
Кузьма встряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения, и вдруг…
— Эй, ты жив, дружище? — услышал он голос.
— Кто здесь? — спросил Кузьма дрогнувшим голосом.
— Да не волнуйся, не призрак, — ответил кто-то из темноты. — Ты что, не узнаёшь меня, господин Малов?
— Вот чёрт, ну никуда от тебя не денешься, господин Бурматов, — вздохнул Кузьма с облегчением, узнав голос Митрофана. — Ты где прячешься, выходи?
— Рад бы, да не могу, — ответил Бурматов. — Я тут рядом, за стеной, никак дверь в твою клетку отыскать не могу.
— Сам за стеной, а говоришь так, как будто рядом стоишь, — ухмыльнулся Кузьма. — А стены здесь, в замке, двухметровой толщины.
— Но в них имеются слуховые оконца, — отозвался Бурматов. — Вот через него я с тобой и говорю!
— А почему ты дверь ищешь? Считаешь, проход есть между моей клеткой и той комнатой, где ты находишься?
Бурматов рассмеялся.
— И не только знаю, я уверен в этом, — сказал он. — Помещение, куда меня упрятали, зал для пыток. Здесь такие имеются конструкции и инструменты, что дух захватывает! Я их когда первый раз увидел…
— Так почему ты думаешь, что в стене между нашими комнатами проход есть? — перебил его нетерпеливо Кузьма.
— Потому, что они дополняют друг друга, — охотно пояснил Бурматов. — Узников через проход водили в пыточную и обратно… Так заведено было.
— Я сейчас тебе помогу, — предложил Кузьма. — Ты с той стороны, а я с этой стену ощупаю.
Он, звеня цепью, шагнул сам не зная куда, вытянув перед собой руки, как слепец в незнакомом месте, и закружился, ища хоть какую-нибудь зацепку.
— Эй, господин судебный пристав, не суетись! — послышался голос Бурматова. — До тебя я в твоей клетке сидел и не только двери, даже окошечка не обнаружил.
— А ты лучше старайся, господин сыщик! — сказал Кузьма. — Тем более ты знаешь, что дверь эта есть.
Бурматов не ответил, и это встревожило Кузьму.
— Эй, ты там замолчал, Митрофан?
— Со мной всё в порядке, — ответил Бурматов взволнованно. — Я нащупал и выдернул из стены кусок провода.
— Что? — не понял Кузьма.
— Долго объяснять, — отозвался Бурматов. — Могу только сказать, что немцы нас, кажется, подслушивают.
— Выражайся яснее, а не сыпь загадками, — насторожился Кузьма, уловив в его словах тревогу.
— Всё, больше ни слова, Кузьма Прохорович! — воскликнул Бурматов. — Тебе придётся посидеть в одиночестве некоторое время, а я…
За стеной послышалось какое-то движение, и Кузьма напрягся, пытаясь осмыслить то, что же там всё-таки происходит…
* * *
Митрофан Бурматов, он же дон Диего, нашёл в стене не только слуховое оконце, но и проход. Только он был в другой стене, не за которой находилась клетка Малова. А когда он случайно обнаружил в стене микрофон, его охватила паника.
