— Что, уже? — усмехнулся попутчик. — А почему «товарищ Рахимов» на даче проживает? У него что, в таком большом городе квартиры нет?
— Была квартира, да сплыла, — улыбнулся Иосиф. — Жена из неё выставила при разводе. Та ещё стерва. Вот он и перебрался на дачу, где и проживает до настоящего времени.
Не успел дон Антонио задать следующий вопрос, как Бигельман нажал на тормоз и остановил машину.
— Вот его дом… Что делать изволите?
Дон Антонио вышел из машины. Перед ним белел большой дом. В окнах темно, а ворота распахнуты настежь.
— Спрячь куда-нибудь машину и возвращайся, — приказал он Иосифу. — Я подожду тебя.
— Я отгоню машину подальше и буду вас там дожидаться, — заартачился тот. — Личность я далеко не героическая и не терплю пикантных ситуаций.
— Но вдруг мне понадобится твоя помощь?
— Дел, связанных с риском, я стараюсь избегать. Извините, Виталий Андреевич… Я вас довёз, но в дом не пойду.
Покачав головой, дон Антонио пошёл один. Стараясь ступать по траве, он шёл по краю бетонной дорожки к дому. Его изумлял отвратительный беспорядок, царящий вокруг. Цветы в газоне высохли, клумбы заросли травой, кусты одичали. Подойдя к двери, дон Антонио не успел даже коснуться ручки, как услышал шаги.
«Наверное, Иосиф передумал и пошёл за мной, — подумал дон Антонио. — Или… О чёрт, совсем позабыл, он же мне говорил в машине, что к Мавлюдову майор госбезопасности зачастил. А если за дачей установлено наблюдение?»
Опустив правую руку в карман пиджака, он нащупал кастет и вставил в отверстия пальцы. Готовясь ко всему, он замер и, напрягая слух, насторожился.
По саду кто-то пробежал, но дон Антонио не заметил, человек это был или зверь. Инстинкт самосохранения заставил его резко обернуться. Из-за угла появился худощавый невысокий мужчина лет пятидесяти в домашнем халате. В дрожащих руках он держал ружьё.
— Азат, опусти ствол, — сказал дон Антонио. — Я пришёл к тебе в гости, а не с дурными намерениями.
Мавлюдов вялым движением опустил ствол в землю.
— Раз пришёл в гости, то заходи. Пить откажешься, прогоню прочь. Уходить не захочешь — застрелю. Милости просим…
Когда они вошли в гостиную, дон Антонио округлил глаза и присвистнул, увидев стол, заставленный пустыми бутылками, между которыми виднелись тарелки с подсохшей и неприглядной закуской.
— Прошу, «уважаемый», — Азат указал стволом на стул. — Налей себе и мне. Сначала мы выпьем просто так, а затем поговорим по интересующему тебя вопросу. Ведь ты зачем-то пришёл ко мне, так ведь?
— Предлагаешь выпить? — пожал плечами дон Антонио. — Что ж, давай выпьем. Я тоже не прочь промочить горло.
Азат, как в тумане, взял со стола бутылку с вином, сделал несколько глотков и протянул её гостю. Дон Антонио покачал головой и потянулся за бутылкой коньяка.
— Так что, ты узнаёшь меня, Азат? — спросил он. — Когда-то давно у нас были отношения, похожие на дружеские, но… Они были короткими.
— Ты что сюда пришёл, пить или воспоминаниям предаваться? — спросил Мавлюдов.
— Сам не знаю, — солгал из осторожности дон Антонио. — Но поговорить по душам у нас вряд ли получится.
— Хочешь — говори, а я помолчу и тебя послушаю, — сказал равнодушно Азат. — Как тебя зовут, мне без разницы, с какой целью пожаловал ко мне «в гости», тоже. Сейчас мне наплевать на всё, и тебе будет трудно заинтересовать меня…
Мавлюдов говорил негромко и односложно, как человек, пребывающий в глубочайшей депрессии, а взгляд его был устремлен в сторону окна.
— А я, пожалуй, попытаюсь заинтересовать тебя, — сказал дон Антонио, многообещающе улыбнувшись. — Если ты всё ещё не узнал, кто я, то «обрадую» тебя. Перед тобой Митрофан Бурматов, помнишь такого, «друг мой»?
Мавлюдов едва не поперхнулся, услышав это. Его лицо помертвело и вытянулось, рука задрожала, и вино из бутылки полилось ему на грудь.
— Бутылку поставь, а то всю на себя выльешь, — посоветовал с ухмылкой дон Антонио. — Вот и всё, конец твоему равнодушию?
На Азата было страшно смотреть. Он стоял, не шевелясь и пытаясь собраться с мыслями. И когда ему это всё-таки удалось, он попятился к углу, в который поставил ружьё. Но дон Антонио оказался проворнее находящегося в шоковом состоянии «товарища Рахимова».
— Ну вот, ты меня узнал! — усмехнулся он и, опередив Мавлюдова, схватил его ружьё. — Да ты не беспокойся так сильно, кулёк с дерьмом… Я не собираюсь сводить с тобой счёты. Мой визит к тебе по другому поводу и… Я уповаю на то, что ты будешь мил и покладист, чистосердечно отвечая на задаваемые вопросы!
— Я п-постараюсь, — проблеял жалобно Азат, присаживаясь в кресло. — Я «рад» тебя видеть, господин Бурматов. Ты п-просто отлично в-выглядишь…
— Не лги мне, пустомеля, я знаю, как выгляжу, — нахмурил сурово брови Митрофан. — Мне не нравится, что ты пытаешься льстить мне. Вот ты не изменился — это точно. Как был лжецом и жополизом двадцать лет назад, вижу, таковым и остался.
— Хорошо, пусть так, — согласился, приходя в себя, Азат. — Но-о-о… Как ты оказался в СССР, тем более у меня дома? Ты же сбежал… Нет, ты эмигрировал за границу.
— Долго рассказывать, — вздохнул Митрофан, поглаживая ладонью гладкий ствол ружья. — Да и не к чему. Давай-ка лучше ты ответь на мой вопрос, только правдиво, как на духу. И я снова исчезну из твоей жизни и, быть может, навсегда.
— Интересно, что же заставило тебя найти меня? — хмыкнул Азат. — Это касается нашего прошлого, или…
— Мой вопрос касается Кузьмы Малова, — не стал ходить вокруг да около Митрофан. — Я узнал, что ты сдал его в НКВД. Я бы очень хотел услышать, как это было.
Мавлюдов запаниковал.
— Откуда у тебя такие сведения? — спросил он, едва владея языком.
— Какая тебе разница, — вздохнул Митрофан, щёлкнув курком. — Могу сказать честно, что не покину твой дом, пока не узнаю всей правды!
— А если мне нечего тебе рассказать?
— Что ж, тогда я буду вынужден застрелить тебя из твоего же ружья, гнида. Отомщу за Кузьму и заодно себя порадую.
— Н-нет, н-не у-убивай м-меня! — взмолился Азат, сползая с кресла и становясь на колени. — Я… я…
— Выкладывай, чего знаешь, подлец! — потребовал Митрофан строже. — Только правдивый рассказ о Кузьме спасёт твою подленькую жизнь. Но если я почувствую ложь в твоих словах, поверь, церемониться с тобой не буду!
Мавлюдов медленно поднялся с колен и тяжело опустился в кресло.
— Спрашивай, — сказал он. — Расскажу всё, если дашь слово, что оставишь меня в живых.
— Не в твоём положении ставить мне условия, «товарищ Рахимов», — возразил Митрофан с едкой усмешкой. — Но я не трону тебя ни словом, ни делом, если скажешь всё, что мне необходимо знать.
