Женщина встала и, тяжело ступая по земляному полу, подошла к кровати Алсу. Она присела на краешек и взяла в свои руки руку Алсу.
— Бедняжка, от тебя-то чего они хотят?
— Я не знаю, — прошептала Алсу.
Соседка стала ласково гладить её по голове.
— Меня зовут Альбина, — сказала она. — Пока больше ничего не спрашивай. Куда ты попала, я не могу ответить сейчас. Или ты сойдёшь с ума, услышав правду.
— И что с нами будет? — встревожилась Алсу.
— Не знаю… Молись, если в Бога веришь.
Алсу закрыла глаза, она была на грани нервного срыва. Соседка медленно встала.
— Самое страшное для тебя начнётся завтра с утра, — сказала она, не оборачиваясь. — После того как нас накормят сытным завтраком…
* * *
За двадцать лет товарищ Рахимов, он же Азат Мавлюдов, пережил многое. После того как ему пришлось побыть знахарем в партизанском отряде, он решился наконец исполнить свою давнюю мечту и стать врачом — получил медицинское образование. К тому же прежняя профессия судейского чиновника, которая кормила Мавлюдова до революции, в новой, советской России была никому особо не нужна, и это обстоятельство толкнуло Азата на новый путь, да и Яшка-бурят охотно делился с Мавлюдовым своими секретами.
Время изменило Азата как внутренне, так и внешне. Он постарел, ссутулился, стал ещё более невзрачным, чем раньше, но такая внешность вполне соответствовала скромной должности главного врача Верхнеудинской городской больницы. Из прежних друзей Азат сохранил отношения только с Матвеем Берманом.
Матвей служил в городском ЧК, порой заглядывал к Мавлюдову поздно вечером, и тогда они вдвоём сидели, пили и вспоминали прошлое. Говорил больше Матвей, а Азат внимательно слушал.
Через несколько лет Матвея убили, и Азат снова оказался один. Для него наступили трудные годы.
Однажды он возвращался домой и неожиданно встретил Мартина Боммера, бывшего политкаторжанина, с которым познакомился ещё в революционные будни.
Боммер остановился, поправил пальцем на переносице очки и сказал:
— Плохо выглядишь, товарищ Рахимов! Вот увидел и едва узнал тебя.
— А-а-а, это ты, — ухмыльнулся Азат, останавливаясь. — Ты, как мне помнится, собирался эмигрировать на историческую родину, в Германию?
— Уже лет пять как я именно там и проживаю, — сказал Боммер. — Работаю, гм-м-м… Впрочем… Неважно, где и кем я работаю. Сейчас я в деловой командировке, в Новосибирске… Выдался свободный денёк, вот я и решил приехать сюда, в Верхнеудинск.
— Ностальгия по прошлому? — хмыкнул Азат недоверчиво.
— Да, скучаю по здешним местам, которые, по известным причинам, стали для меня почти родными, — ответил Боммер. — А вот ты, как я вижу, не слишком-то обласкан советской властью, как того заслуживаешь?
Мавлюдов промолчал. Слова Мартина показались ему правильными и своевременными, и впервые за долгие годы в нем проснулись горечь и обида.
Разговор продолжили в кабаке, где за рюмкой водки Боммер рассказал о своей жизни в Германии. Азат, в свою очередь, поведал ему о себе.
— Твоя беда в том, — сказал ему Мартин, — что ты самоотстранился от жизни и впал в длительную депрессию. Это я тебе как психолог говорю. Мой тебе совет, товарищ Рахимов, в корне пересмотреть своё отношение к жизни, поставить перед собой цель и стремиться к ней.
— Пробовал, не получается, — пожал плечами Азат. — Когда Матвей был жив, я как-то ещё боролся с депрессией, а после его смерти…
— Мне всё понятно, — усмехнулся Боммер. — Матвей приучил тебя подчиняться ему, и это снимало с тебя все проблемы. Он думал за тебя, делал всё за тебя, а ты… Ну, в общем, его смерть выбила тебя из колеи и…
— Из колеи меня выбила революция, — неожиданно как для самого себя, так и собеседника признался Азат. — Я тоскую по дореволюционному времени. Я… — он замолчал и опрокинул рюмку водки.
— Хорошо, я понял тебя, — выпив, сказал Мартин. — Предлагаю заняться чем-нибудь таким, что отвлекло бы тебя от твоего состояния.
— И чем же, например? — удивился Азат.
— Ты же медик, товарищ Рахимов? Вот и возьмись за углублённые исследования.
— Ты считаешь, что это мне поможет?
— Несомненно.
— И-и-и… С чего же начать?
— Ну-у-у… Займись изучением крови, например? Кажется, что мы, учёные, изучили человека достаточно хорошо, но в теле достаточно много тайн, которые…
— А кровь? Она тоже не изучена достаточно хорошо? — заинтересовался Мавлюдов.
— Человеческий организм ещё полон тайн, — ответил Мартин загадочно. — А кровь… Кровь — это жизнь, вот и займись её изучением.
Расстались они поздно вечером на вокзале. Боммер оставил Азату свой берлинский адрес и телефон, после чего сел в вагон и поезд умчал его в Новосибирск. А Мавлюдов…
Разговор с Боммером встряхнул его. Вооружившись советом, Азат принялся за работу.
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Мавлюдов, отвлекшись от воспоминаний.
Вошёл человек в белом халате и с марлевой маской, закрывающей нижнюю часть лица.
— Разрешите, Азат Гумарович? — сказал он, переступая порог.
— Ну, что там у вас? — сказал Азат, морщась и складывая перед собой руки.
— С новенькой что делать? — спросил вошедший врач.
— Обследовать от и до, — ответил Азат. — А потом ко мне на стол все анализы.
— А как её оформлять? — поинтересовался врач. — Как пациентку или…
— Никак не оформлять! — грозно сдвинул к переносице брови Мавлюдов. — Её у нас нет и никогда не было! Она из числа людей «икс», которые живут, но… Их не было и нет на свете белом!
4
Как и обещал следователь, Кузьму Малова он вызвал в свой кабинет ровно через неделю. Чего только не передумал Кузьма за это время, какие только фантазии о чудесном освобождении не рисовало его воображение, но… Когда открылась дверь камеры и надзиратель повёл его по длинному коридору, сердце у Кузьмы защемило и сжалось от плохого предчувствия.
— Заходи смелее, «товарищ Мартынов», — встретил его следователь едкой усмешкой. — Присаживайся… Не обессудь, но обвинение я буду тебе предъявлять без адвоката как врагу народа Малову Кузьме Прохоровичу, не возражаешь?
— Поступай как хочешь, — пожал плечами Кузьма, решив больше не играть в молчанку. — Назовись я кем угодно, это уже не повлияет на ваше решение.
— Ничего, Малов, трудное уже позади. Теперь тебе остаётся только слушать, читать и ставить подписи на документах.
— Даже не верится, что вижу последний раз вашу гнусную физиономию, — вздохнул Кузьма. — Ради этого я готов подписать всё что угодно.
