Отложив бинокль, он вернулся к воспоминаниям. Тут же пришли на память их приезд в Колумбию и встреча с наследником Бурматова.
Висков принял их на своей фазенде. У Быстрицкого и Бадалова вытянулись лица, когда они увидели его. Виталлий Андреевич являл собою точную копию погибшего Митрофана Бурматова! От Митрофана его отличала причёска, бородка с проседью и…
— Доброе утро, господа, — сказал он на чистейшем русском языке и жестом предложил им располагаться в кожаных креслах, а сам перешёл на вращающийся стул за письменным столом и замер в выжидательной позе.
За столом он выглядел ещё солиднее. Белая рубаха, массивная золотая цепь на шее… Всё говорило о том, что хозяин кабинета далеко не беден и уделяет большое внимание своей внешности.
— Я вас слушаю, господа, — сказал Висков, когда пауза начала затягиваться. — Зовут меня… Впрочем, вы знаете, как меня зовут. Но здесь, в Колумбии, меня называют доном Диего, и я не возражаю против этого.
— Вы удивительно похожи с вашим братом, — начал издали Быстрицкий. — И внешностью и… И голос тоже…
— Мне уже не раз говорили об этом, — поморщился Висков. — Сравнение раздражает меня. Если вы навели обо мне справки — а вы конечно же это сделали — то, наверное, очень хорошо осведомлены, что мы на дух не переносили друг друга.
— Однако это не помешало господину Бурматову оставить вам состояние, — усмехнулся Быстрицкий.
— А вам-то какое до этого дело? — насторожился дон Диего. — Вы что, приехали клянчить деньги, я правильно понял конечную цель вашего визита?
— Нет-нет-нет! — замахал руками, будто отбиваясь от роя пчёл, Быстрицкий. — Нас к вам привело другое дело!
— Я благодарен брату, что он завещал мне деньги, — усмехнулся Висков. — Но это вынужденная мера с его стороны, так как других родственников у нас нет. Но я и сам не бедствовал, смею заметить. Хотя теперь мой капитал умножился во много раз, но денег я вам не дам, господа. Не знаю, что вы вбили в свои головы, но я не собираюсь оплачивать долги брата, если вы собираетесь мне предъявить какие-то претензии.
— Нет, он нам ничего не должен, — поспешил успокоить его Быстрицкий и достал из кармана пачку сигар. Одну из них он протянул дону Диего. — Закуривайте!
— И не подумаю, — отказался тот категорически. — Я как уехал из России в восемнадцатом, так сразу бросил курить. Предложите выпить, тоже разочарую вас, господа. Я не поганю свой рот спиртным с того самого дня, как отказался от курения!
— Странно, — пожал плечами Быстрицкий, убирая сигары обратно в карман. — А ваш покойный брат…
— Знаю, — поморщился дон Диего. — Он выкуривал по две-три пачки папирос и выпивал ежедневно не менее литра водки.
«Он прямая противоположность своего беспутного брата, — подумал Быстрицкий. — С ним надо держать ухо востро… И гладиться он так просто не дастся, придётся импровизировать…»
Дон Диего со скучающим видом посмотрел на часы, давая понять, что разговор пора заканчивать.
— Давайте перейдём к делу, — предложил Быстрицкий, почувствовав, что инициатива ускользает из рук и дон Диего вот-вот выставит их за дверь.
— Позвольте, а то, о чём мы только что беседовали, разве к делу не относится? — неприязненно скривил рот дон Диего.
— Относится, но только в качестве предисловия, — нервно хмыкнул Быстрицкий. — Мы пришли вам сообщить, что наследство ваше в опасности и вы рискуете его не получить!
— Да?
У дона Диего недоверчиво расширились глаза.
Быстрицкий, насколько ему удавалось, пытался сохранять деловитость и самообладание, но это получалось из рук вон плохо и неубедительно, хотя…
— Ваш ныне покойный брат имел неосторожность составить доверенность на некого господина Воронцова, — начал он осторожно. — В ней он передал все права на распоряжение капиталом в его руки.
— Ничего страшного, не беспокойтесь, господа, — заявил с отсутствующим видом дон Диего. — У меня есть в Европе хорошие специалисты, и я уже поручил им разобраться со всеми проблемами Митрофана и устранить их.
— Но от лица вашего брата заключён договор с СССР на закупку большой партии зерна! — заговорил спешно Быстрицкий, пытаясь сбить с толку собеседника. — Попутно отправляемые в СССР баржи должны завезти в Германию нефть, много нефти! Все сделки уже оплачены и…
— Сделки брата меня ни к чему не обязывают, — перебил его дон Диего монотонным голосом.
— Но позвольте, а имя? Вашему брату, конечно, всё равно, он умер, но может пострадать ваше имя? С вами никто не захочет иметь никаких дел, и…
— Хорошо, — нетерпеливо заёрзал на стуле дон Диего. — Если есть какие-то предложения, то говорите, я слушаю?
«Ага, попался», — оживился Быстрицкий, собираясь с мыслями. Он понял, что наступил тот самый момент, когда нельзя ошибиться и бить только в десятку. Он посмотрел на дона Диего и увидел, что тот пристально смотрит на него из-под нависших бровей. «Похоже, он изучает меня», — снова подумал Быстрицкий, а вслух произнес:
— Оставьте нам ваши баржи хотя бы на время, Виталий Андреевич. Мы перевезём нефть в Германию, вывезем зерно из СССР и… У вас не будет неприятностей при вступлении в права наследства, а мы вернём свои деньги, вложенные в дело!
— Хорошо, я подумаю, — сказал дон Диего, вставая и протягивая руку. — Встретимся через неделю, и я дам вам свой ответ. А теперь не смею вас задерживать, господа. Вас отвезут в город, в гостиницу и привезут ко мне в назначенный срок…
Снова отвлечась от своих мыслей, Быстрицкий поднёс к глазам бинокль и… Он едва не закричал от ужаса, увидев, что два пловца плывут в направлении берега, а яхта, на которой рыбачил Бадалов, медленно заваливается на бок и идёт ко дну.
17
Кузьма Малов встретил весну в подавленном состоянии. Остаток зимы он провёл в полной прострации, как в тумане, ничем не интересуясь и не имея никаких желаний. Он просто жил и всё! Утром, вяло позавтракав, он усаживался у окна и глупо таращился в него, не заостряя внимания на том, что видел. Так продолжалось до полудня. Он бы и не вспоминал об обеде, но Семёновна настоятельно усаживала его за стол.
Потом он ложился в кровать и спал до тех пор, пока Семёновна не будила его. Заботливая хозяйка снова усаживала его за стол. После ужина он ложился в кровать и спал до утра. А утром всё сначала…
Неизвестно, до каких пор длилась бы его умеренная, вялотекущая жизнь, если бы однажды…
Однажды Кузьма, всю ночь проспав как убитый, открыл глаза и увидел, что в окно заглядывает солнце, а над ним возвышается Семёновна.
— Чего тебе? — спросил он равнодушно.
— Да вот, к столу позвать, — ответила она.
Кузьма уселся на край кровати и обхватил голову руками, затем он поднял глаза. Веки свинцовой тяжестью нависли над его оцепеневшим взглядом.
