Ракитин откашлялся и сказал:
— Анна Рафиковна, если хотите, дежурная машина отвезет вас домой.
Девушка с благодарностью молча кивнула ему.
«Памятная тетрадь № 8. Писано Степаном Крашенинниковым, профессором натуральной истории и ботаники Е. И. В. Академии наук. Февраль 1755 года Р. Х.»:
19 февраля 1755 года
…сегодня я наконец-то закончил свою многолетнюю работу. «Описание разнообразия и свойств растительного царства земли Камчатки» — вот полное наименование сего труда. Думается, труд мой не останется напрасным. Новая императрица наша, Елизавета Петровна, благосклонно отнеслась к деятельности Академии, но решила, что одной для такой великой страны, как Россия, будет мало. Уже вовсю идут разговоры о скором открытии Российской академии наук в Москве. Занимается этим сложнейшим делом молодой русский ученый-самородок — Михайло Васильевич Ломоносов, пришедший, говорят, в старую столицу с одной котомкой за плечами из какого-то глухого уезда.
Что ж, честь и хвала таким самородкам! Может быть, именно им суждено возвысить Россию перед всем миром…
Я хочу написать о другом.
Они вернулись. Мои кошмары вновь преследуют меня. Это началось, когда я вернулся из последней поездки по Новгородской и Ладожской земле. До этого на протяжении многих лет я и думать забыл о Белом шамане, древнем боге Тенгри и его слугах, о которых успел прочитать в берестяной книге из капища Козыр-агаш.
Может быть, всему виной мое случайное знакомство с чудским шаманом Ольпереком. Интересно, что у чуди схожий с кузнецкими татарами пантеон древних божеств и прочих духов. В чудском поселении, где нам пришлось провести более трех суток из-за разыгравшейся пурги, я стал свидетелем камлания шамана по прозвищу Ольперек (что буквально означает «тот, который умеет говорить с духами»), призванного хозяином дома Мунчаком, дабы вылечить от лихорадки свою дочь.
Мне было разрешено остаться на время действа, потому что перед тем я самолично удалил Мунчаку больной зуб. Чудичу явно полегчало, и он тут же проникся ко мне большим уважением и благодарностью.
Так вот этот самый Ольперек в моем присутствии взывал не к кому-нибудь, а к Тунгре! Когда я позже осторожно поинтересовался, шаман охотно объяснил, что Тунгре — главный дух Верхнего Мира, ведающий жизнью людей, животных и птиц. А непосредственными помощниками у него на земле являются чайка Альде и волк Укчу.
— Альде все слышит, Укчу все видит, — кивал на мои расспросы Ольперек.
Тогда-то я и вспомнил про Тенгри и Белого кама Салагая…
Вернувшись из похода, я не удержался и извлек из тайника сибирские находки. Много времени провел я, разглядывая фигурки Огненного Коршуна — Ялкыны-тилгэн, и Небесного Пса — Куклек-эт. Но так и не рискнул вновь развернуть берестяную книгу Тенгри.
Однако, как оказалось, даже простого созерцания хватило, чтобы пробудить к жизни неизвестные тонкие эманации, обладающие силой воздействия на разум человека и вызывающие бредовые картины наяву и страшные сновидения.
Скоро месяц, как почти каждую ночь мне снится один и тот же сон. Я бегу по бесконечной ковыльной равнине к высокой горе у самого окоёма, надо мной в низком сером небе кружит гигантский коршун, а позади слышны хриплое дыхание и топот нагоняющего пса. Я должен успеть добежать до горы — тогда я спасен, — но коршун вдруг бросается ко мне из поднебесья, из глаз его выплескивается ослепительный свет, а с бьющих крыльев срываются огненные перья, поджигающие ковыль вокруг меня. Я останавливаюсь, ибо некуда больше бежать, и в этот миг в огненный круг впрыгивает огромный черный пес и кидается мне на грудь…
Я просыпаюсь в последнюю секунду, весь мокрый, с болезненно бьющимся сердцем. Иногда мне кажется, что оно однажды не выдержит и лопнет от напряжения… или черный пес успеет добраться до него и вырвет из моей груди.
Но самое страшное, что недавно кошмар объявился наяву! Я возвращался поздно вечером из Академии, где читал лекцию по ботанике Ладожской земли юным студиозусам и вдруг отчетливо услышал позади цоканье когтей по булыжнику мостовой и прерывистое собачье дыхание. Я замер как вкопанный, остановился и пес. Тогда я, превозмогая судорогу страха, оглянулся через плечо и… ничего не увидел. А должен был! Ведь улица — сплошная стена из фасадов и заборов с воротами, запертыми на ночь, ни одной подворотни поблизости.
Животному, к тому же явно крупному, просто некуда было деваться! Но тем не менее мостовая была пуста…
А позавчера, тоже припозднившись, я, чтобы сократить путь, решил пересечь Дворцовую площадь напрямки. И когда я достиг середины большого и темного открытого пространства, то услышал над головой приближающееся хлопанье огромных крыльев и крик! Я знаю, как кричит коршун, заметивший добычу. В отчаянии я бросился бежать, чувствуя затылком жар от каждого взмаха, и достиг линии фонарей прежде, чем жуткая птица решила напасть. Я увидел каких-то людей у парапета набережной и закричал: «Помогите!» Двое мужчин, оказавшихся припозднившимися гардемаринами, подхватили меня под руки, не дав упасть в полном бессилии. Они спрашивали меня, что случилось, но я не смог заставить себя рассказать им о своем кошмаре, лишь попросил проводить до дому — благо эти славные молодые люди тоже направлялись на Васильевский остров…
А сегодня сон был другой. На этот раз ко мне пришел седой старик, которого я встретил на базаре Томска. Я почему-то теперь твердо знал, что он — шаман, кам из какого-то татарского рода. Старик говорил на своем языке, но я почему-то прекрасно понял его.
— Актелгер, ты должен совершить тынычлану горефе! Тенгри должен спать, иначе беды и смерть обрушатся на всех, кого увидит Ялкыны-тилгэн и учует Куклек-эт…
— Я не могу совершить этот обряд, — услышал я свой голос, будто со стороны. — Я актелгер, а не Ак-кам…
— Тогда ты должен вернуть священную книгу Тенгри и ее стражей в Козыр-агаш, и новый Ак-кам довершит нарушенное вами…
— И этого я тоже не могу теперь сделать…
— Тогда ты умрешь, актелгер! — Старик взмахнул руками и вдруг превратился в огромного коршуна.
В ужасе я проснулся…
Я чувствую, что силы мои тают, как снег на печке. Я знаю, что не доживу до рассвета. Но я должен успеть написать просьбу для Федора. Я верю, он выполнит ее — последнюю волю покойного брата…
(На этом запись в последней памятной тетради обрывается.)
Глава 7
Западная Сибирь. Томск
25 июня 20… года
Чтение «памятных тетрадей» Крашенинникова оказалось настолько увлекательным, что я не заметил, как прошла ночь.
Тетрадей было всего восемь, но только три из них привлекли мое особое внимание.
В тетради номер три Степан Петрович описывал свое путешествие от Усть-Каменогорской крепости до Томска. Именно на этом участке маршрута профессор Гмелин, чьим помощником и студентом был Крашенинников, поручил ему первый самостоятельный «экскурс»: пройти пешим путем через хребет Салтышык, собирая по пути образцы местной флоры и фауны. Но не это оказалось главным в записях.
