Я не успел ответить, потому что он действовал быстрее, чем говорил, при том что тараторил как заведенный. Пока я раздумывал, допустимо ли обращаться с живым человеком, как с неодушевленным предметом, Кеттариец успел не только уменьшить меня до ничтожнейших размеров, спрятать между большим и указательным пальцами – до сего дня я был совершенно уверен, что таким способом хорошо, разве что, мебель таскать – но и принести к месту назначения, а там вернуть мне прежний вид. Я как раз успел решить, что его идея мне не слишком нравится, но, поскольку все уже случилось, спорить не имело смысла. Тем более, процедура не показалась мне мучительной, я вообще почти никаких перемен не успел заметить, только голова слегка закружилась, но это ощущение было скорее приятным, даже удивительно.
Оглядевшись, я обнаружил, что мы находимся в очень маленькой комнате с низким потолком, обставленной чрезвычайно скромно, чтобы не сказать – бедно. Зато окна выходили в сад, роскошь которого даже я, человек далекий от садоводства, не мог не оценить по достоинству.
Пока я осматривался, с треском распахнулась хлипкая дверь, расписанная уродливыми узорами, больше всего похожими на следы, оставленные на песке агонизирующими змеями. В комнату вошел молодой мужчина столь ослепительной красоты, что она показалась мне не столько приятной глазу, сколько совершенно неуместной в данных обстоятельствах. В самом деле, тут такие дела творятся, мне Перчатки Смерти надо мастерить, и еще неизвестно, как выжить в ходе этого рукоделия; в Соединенном Королевстве который год гражданская война, и вообще Мир скоро рухнет, а он тут ходит с таким видом, словно нет у человека более важной задачи, чем быть красивым. Примерно таковы были мои ощущения, хотя высказанные вслух они, я сам вижу, звучат чрезвычайно нелепо.
– И вот ведь заметь, Джуффин, – невозмутимо сказал красавчик, – это вовсе не часть тщательно отрепетированного спектакля, специально предназначенного для покорения сердца твоего юного приятеля. Просто ты обычно говоришь: «Я сейчас», – а приходишь, в лучшем случае, минут через пять. А сегодня вдруг взял, да и объявился без промедления, вот и застал меня врасплох.
– Ничего, – ухмыльнулся Чиффа, – так даже лучше. Но, будь добра, прими все-таки нормальный человеческий вид. А то смотреть больно.
– Больно ему, видите ли…
Не договорив, приятель Чиффы вдруг пронзительно завизжал и принялся вертеться волчком вокруг своей оси. Я начал думать, что Кеттариец предпочитает общаться исключительно с безумцами, потому и мной заинтересовался, а вовсе не по каким-то другим причинам. Впрочем, еще и не такие причуды бывают у могущественных колдунов, некоторые, я слышал, вообще со степными менкалами спят, и ничего.
Все это, надо сказать, изрядно сбило меня с толку, поэтому я так и не заметил момент, когда ослепительный красавец превратился в маленькую, полную и совершенно седую леди.
– …будь честен: тебе просто завидно, – она закончила фразу, начатую красивым молодым человеком, и почему-то звонко рассмеялась. Потом подошла к Чиффе, приподнялась на цыпочки и крепко его обняла.
– Какого прекрасного мальчика ты ко мне привел, – сказала она. – Сын Белой Льясы, как же, и, кажется, весь в мать. Благодари Темных Магистров, что он не девочка, отобрала бы, не спрашивая. Когда его матушка спелась с Хонной, я локти кусала, что не со мной. Но мальчишки мне ни к чему, так что можешь оставить его себе, радуйтесь оба!
– Да уж радуемся, – проворчал Чиффа. – Сэр Шурф сейчас на радостях сознание потеряет, вон как позеленел.
Терять сознание я, конечно, не собирался. Но мне, и правда, было нехорошо. Не от внезапных превращений и непонятных разговоров, а от близкого присутствия этой пожилой женщины. Если верить не глазам и ушам, а нахлынувшим на меня ощущениям, она была самым прекрасным и ужасающим существом из всех, кого я когда-нибудь видел. Тот же Чиффа рядом с ней казался простым и понятным, почти уютным, почти безопасным, хоть снова в пригоршню к нему прячься.
– Эй, ты чего? – ласково спросила маленькая леди. – Джуффин, что это с ним?
– Просто видит тебя такой, какая ты есть, – Чиффа снова охотно откликнулся на это странное, непривычное уху, словно бы из старинных книг заимствованное имя.
– Страсти какие, – она передернула плечами. – Я сама этого предпочитаю не видеть. Не каждый день, во всяком случае. Я ужасная, да, – теперь она обращалась ко мне. – Но ничего не поделаешь, придется потерпеть.
Я уже, кажется, говорил, что неточные формулировки стали причинять мне почти физические страдания. Поэтому пришлось собрать волю в кулак и ответить:
– Не «ужасная». Это определение не передает вашей сути. Тут требуется другое слово. Я пока не знаю, какое, но подумаю.
– Ого! – обрадовалась она. – Ну, если у тебя хватает пороху спорить, значит, выживешь.
Я не мог понять, шутит она или говорит серьезно, но, в любом случае, чувствовал себя гораздо лучше. Теперь, когда первоначальный шок прошел, я начинал понимать, что общество этого существа, кем бы оно ни было, может доставить истинное наслаждение. Только чтобы испытать это наслаждение, требуется, вероятно, какая-то специальная подготовка. На всякий случай я принялся медленно и ритмично дышать, как делал это в Хумгате.
Чиффа явно заметил, что происходит, и теперь одобрительно на меня косился. Хотя, теоретически, должен был бы строго поинтересоваться, почему я не вспомнил об этой технике с самого начала. Я бы на его месте именно так и поступил.
– Это живое воплощение кошмара предпочитает называться вполне человеческим именем: «леди Сотофа Ханемер», – сказал он. – Разумеется, кроме тех моментов, когда она является Старшим Магистром Ордена Семилистника, чье имя тебе знать совершенно не обязательно.
Мне очень хотелось спросить, кто же все-таки передо мной – женщина, которая время от времени прикидывается мужчиной, или наоборот. Но я не был уверен, что имею право задавать столь интимный вопрос.
– Я, разумеется, женщина, – сказала леди Сотофа. – И хвала Магистрам. Мало ли, кем мне приходится иногда становиться. Я еще и дикой кошкой по саду иногда бегаю, и птицей летаю, хотя удовольствия тут мало. Но ничего не поделаешь, надо – значит, надо. Невозможно присматривать за делами этого грешного Ордена, будучи кем-то одним. У женщин Семилистника свои секреты, у мужчин – свои, и друг другу они не доверятся, что хочешь, то и делай. Даже у деревьев в этом саду, дырку над ними в небе, тоже имеются тайны, и лучше быть в курсе, чем оставаться в неведении. К тому же, старому прохвосту Нуфлину кажется, что, если я узнаю о его выкрутасах не все, а, скажем, только половину, его задница будет прикрыта более надежно. Тогда как на самом деле, конечно же, ровно наоборот. Впрочем, тебя это не касается. Джуффин сказал, тебе нужно порыться в нашей библиотеке. Нет проблем. Боюсь, за последнюю дюжину лет ты – первый, кому это приспичило. Книги будут рады, что хоть кто-то ими заинтересовался. Пошли.
– Ты что, просто приведешь его в библиотеку и там оставишь? – с сомнением спросил Чиффа.
