Поэтому я разработал простой и прекрасный план: памятуя, как огорчали когда-то отца мои выдающиеся успехи в учебе, попросил бывших начальников по секрету сообщить ему, будто мне пришлось покинуть Орден по причине недостатка способностей. Дескать, мальчик хороший, старательный, но бездарь редкостная – даже не верится, что в детстве казался таким талантливым. Как жаль.
Люди охотно верят хорошим новостям, вот и отец поверил им на слово. Он принял меня с распростертыми объятиями, на радостях сперва даже предлагал поселиться в его доме. Но я благоразумно выбрал жилище на противоположном конце выкупленного квартала; Хумха, которому понадобилось всего несколько минут, чтобы оправиться от острого приступа отцовской любви, встретил мое решение с нескрываемым облегчением. А когда я объявил, что желаю немедленно поехать в Уандук с целью осмотра тамошних достопримечательностей, он чуть в пляс не пустился. Это же несколько дюжин дней пути только в один конец, даже на очень быстроходном судне. Долгая разлука со мной представлялась отцу прекрасной перспективой. Мне, впрочем, тоже.
Характер у нас обоих был не сахар, но какое-то время мы худо-бедно уживались. Я много путешествовал и, даже возвращаясь в Ехо, подолгу гостил у приятелей, так что беспокойства от меня было куда меньше, чем от среднестатистического юного балбеса. Разве что за деньгами исправно приходил, но Хумху это, хвала Магистрам, не смущало. Он загодя навел справки и выяснил, что у простых зажиточных горожан очень часто вырастают никчемные сыновья-бездельники, которых хочешь или нет, а приходится содержать. И был доволен своими успехами – наконец-то в его жизни все как у людей!
История, которую я собираюсь вам рассказать, произошла много позже, поэтому не стану сейчас в подробностях вспоминать свою юность, хотя интересных и поучительных событий случилось в ту пору немало. Но все же буду краток. Основная проблема – в контексте наших своеобразных отношений с отцом, разумеется, – состояла в том, что я уже в ту пору был очень неплохим колдуном. А если сделать скидку на возраст, неопытность и отсутствие незаурядных учителей, так и вовсе отличным. До отца мне, конечно, было еще далеко, зато, в отличие от Хумхи, я вовсе не намеревался зарывать свои таланты в землю.
Кроме того, я с детства испытывал искренний интерес к людям, обожал совать нос в чужие дела и по мере возможности их улаживать, причем исключительно ради собственного удовольствия – надо же как-то развлекаться. Еще в бытность свою послушником Ордена Семилистника я не раз утрясал ссоры, распутывал интриги и помогал отделываться от неприятностей – не только своим ровесникам, но и взрослым Магистрам. Это меня забавляло, помогало упражнять ум и одновременно давало мне некоторую власть над окружающими. Принимая в расчет мой юный возраст и более чем скромный статус, можно представить, насколько важным казалось мне последнее обстоятельство. Авторитет мой особенно вырос после истории с одним Старшим Магистром, которого долгое время считали пострадавшим от таинственного проклятия и тщетно пытались исцелить или хотя бы установить личность околдовавшего его недруга, пока я не выяснил, что загадочные припадки бедняги объясняются всего лишь чрезмерным пристрастием к неизвестным в Соединенном Королевстве уандукским любовным пилюлям. Удивительно, но никому, кроме меня, в голову не пришло элементарно соотнести регулярные обострения его плачевного состояния с прибытием торговых кораблей из Куманского Халифата, проследить за передвижениями несчастного за стенами Иафаха, расспросить знающих людей в порту и, наконец, подкупив уборщика, как следует порыться в покоях больного. Так, собственно, всегда и случалось: ничего из ряда вон выходящего я не предпринимал, но почему-то постоянно оказывался единственным человеком, способным задавать простые вопросы, находить удовлетворительные ответы, делать логичные выводы и совершать разумные поступки. Постепенно я стал своего рода знаменитостью – в узком кругу собратьев по Ордену, конечно, но все-таки.
Впрочем, в Ордене Семилистника в ту пору царили не слишком строгие порядки, так что уста моих старших коллег не были связаны клятвой молчания за порогом резиденции. Поэтому они при случае охотно рассказывали обо мне родственникам, друзьям, возлюбленным и просто случайным собутыльникам. Так, собственно, и создаются репутации; ничего удивительного, что, возвращаясь в Ехо из очередной поездки, я всякий раз обнаруживал гору писем и приглашений не только от приятелей, но и от совершенно посторонних людей; большинство оказывались завуалированными просьбами о помощи, прочие были продиктованы желанием заранее свести полезное знакомство – мало ли, вдруг пригодится. Это было, чего греха таить, приятно. Когда тебе чуть больше сотни лет, внимание и уважение окружающих льстят самолюбию, и ничего тут не поделаешь.
Ну и сами по себе чужие проблемы нередко оказывались чрезвычайно интересными. Я любил решать сложные логические задачки, действовать, полагаясь исключительно на чутье, мне тоже очень нравилось, а проделывать то и другое одновременно – вообще ни с чем не сравнимое удовольствие. Уж всяко не хуже приключений, ради которых я путешествовал, так что перерывы между моими поездками становились все продолжительней. Я и сам не заметил, как начал задерживаться в столице на полгода, а то и больше. Я разыскивал пропавших людей, зверей, драгоценности и амулеты, помогал избавиться от наложенных втайне проклятий, прекращал опасные сплетни и способствовал распространению полезных слухов, обнаруживал подлинных инициаторов неприятных происшествий и помогал оправдаться невиновным. Все это было очень кстати, поскольку городская полиция в ту пору годилась только разнимать пьяные драки – да и то при условии, что их затеяли портовые нищие, а не Младшие Магистры провинциальной резиденции какого-нибудь задрипанного ордена, – так что горожане выкручивались как могли, а могли они только махнуть рукой, ну или позвать человека вроде меня. Проблема состояла в том, что я был один и к тому же то и дело куда-нибудь уезжал. Впрочем, эти обстоятельства только повышали мою ценность в глазах окружающих.
Поскольку я не имел обыкновения брать плату за свои услуги, заинтересованные лица навсегда оставались моими должниками; несмотря на молодость, я понимал, что это куда более весомый вклад в собственное будущее, чем именной сейф в Управлении Больших Денег, и был совершенно прав. Некоторые тогдашние истории продолжают окупаться до сих пор, а ведь четыре с лишним столетия прошло, даже не верится.
К слову сказать, именно тогда я понял, что мне нравится приводить Мир в порядок. Я никогда не был добросердечным человеком; искренне интересуясь людьми, я не испытывал к ним ни любви, ни даже сочувствия, тем не менее мне нравилось улаживать их дела и восстанавливать справедливость. Точно так же я отношусь к собственному жилищу: не могу сказать, будто я к нему так уж привязан, порой по дюжине дней кряду не появляюсь дома, однако мне совершенно необходимо знать, что там все в порядке, вещи стоят на своих местах, кухня сверкает чистотой, а слуги сыты, довольны и не переутомлены работой. Это, разумеется, является не главной целью моей жизни, но совершенно необходимым условием ее правильного течения.
В присутствии отца я продолжал притворяться бессмысленным болваном. По правде сказать, не слишком старательно. И расставался с этой ролью, как только выходил из дома, полагая, что о происходящем за пределами своего квартала Хумха никогда не узнает, благо никаких газет в ту пору не было, а завести дружбу с соседями, которые боялись его как огня, отцу так и не удалось. Самое поразительное, что в этом отношении я оказался абсолютно прав: о моих успехах Хумха узнал много позже; говорят, именно это открытие его и доконало, но я, честно говоря, сомневаюсь. Избранный им образ жизни кого угодно мог загнать в могилу, отец еще на удивление долго продержался.
