Все это, по правде сказать, мне очень не нравилось. Плохие новости, с которыми бегут не ко мне, а к Джуффину, – это должны быть Очень Плохие Новости, с большой буквы. Ну и потом, я не люблю неприятности, которые выходят за пределы моей компетенции. Пока я не начал работать в Тайном Сыске, вообразить не мог, что некоторые насущные проблемы можно решить только на Темной Стороне, куда мне путь заказан. Неприятное открытие, чего уж там. Кому бы такое понравилось?
Но мне, хвала Магистрам, и здесь было чем заняться. Поэтому я послал зов своему приятелю Габе, выяснил, что его дела близятся к завершению, и предложил встретиться в ближайшем трактире – да вот хоть в «Белом Доме» на Большой Королевской, заберу у него официальное заключение о смерти, заодно поболтаем, выпьем по кружке камры, столько лет не виделись толком, это никуда не годится.
Габа согласился. Мне показалось, что без особого энтузиазма; впрочем, возможно, я просто отвлек его в неподходящий момент. Обычно я распознаю такие нюансы Безмолвной речи, но «обычно» не означает «всегда»; да и потом, сейчас мне от него требовался не энтузиазм, а всего лишь согласие встретиться, поэтому – ладно.
О трактире «Белый Дом» следует рассказать отдельно. До сих пор жалею, что его хозяин Тони Край оказался таким непоседой – закрыл процветающее дело всего через дюжину лет и умотал неведомо куда, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний – чрезвычайно приятных, надо отдать ему должное.
И ведь, на первый взгляд, ничего особенного, трактир как трактир. Ну да, в отличном месте, выпивка превосходная, зато половину блюд в рот взять невозможно; впрочем, вторую половину мне не раз удавалось разжевать и даже проглотить без особого волевого усилия, а это уже неплохо. Небольшой полутемный зал, в любое время суток освещенный разноцветными фонарями, на стенах географические карты каких-то неведомых и, скорее всего, несуществующих земель. По вечерам в «Белом Доме» играли музыканты, причем репертуар был совершенно непредсказуемый: с кем хозяина угораздило вчера договориться, тот сегодня и выступает – заезжий иррашийский лютнист, девочки из дворцового оркестра или бродячий сельский дудочник, Тони все были по вкусу; как-то раз он даже приволок в трактир настоящего арварохца, который как завел на закате песню о воинских победах своего клана, так и горланил ее до утра, невзирая на жалобы отчаявшихся соседей, поскольку прерывать историю о героях и битвах на середине арварохские законы чести не дозволяют, а петь тихо он, как и все его соотечественники, был физически не способен.
А порой – всякий раз это случалось неожиданно, без предупреждения – в трактире звучало воистину прекрасное пение. Я уж насколько равнодушен к музыке, а и меня, помню, пробирало до дрожи. Причем певицу никто никогда не видел, только слышали голос, льющийся откуда-то сверху, приятный, сильный, глубокий; его обладательница могла бы сделать блестящую оперную карьеру, если бы захотела, но об этом и речи быть не могло. Я-то знал, что так развлекается подружка Тони, юная леди из очень знатной семьи, потому и пела тайком, не показываясь публике, что родителям о ее похождениях знать не следовало. А прочие посетители думали: это какая-то хитроумная древняя магия, не связанная с силой Сердца Мира, а потому не подпадающая под запрет – именно то, чего, по мнению горожан, следовало ждать от Тони Края.
Вообще имя этого скромного трактирщика было окружено таким несметным числом слухов и легенд, что я не раз бывал сбит с толку и кидался проверять новую информацию. Оно и неудивительно: о Тони даже мне было известно очень немного. Такой занятный белобрысый парень неопределенного возраста, очень обаятельный, скверный рассказчик, зато замечательный слушатель, самую скучную семейную историю, рассказанную косноязычным пьяницей, принимал с искренним восторгом и благодарностью, причем, в отличие от меня, совершенно бескорыстно. Я имею в виду, что ни для собственной выгоды, ни для иных каких-то дел он полученные сведения не использовал, просто слушал, как ребенок сказку, и все. Люди любят внимание, так что без посетителей Тони не оставался никогда, даже в Первый День года, когда столичные жители, по традиции, отсыпаются после предпраздничных хлопот, ему приходилось открывать трактир не позже полудня – чего не сделаешь для полудюжины постоянных клиентов, которым без завтрака в «Белом Доме» свет не мил.
Собственно, почему мне так толком ничего и не удалось вызнать о Тони – он был хорошим приятелем Джуффина Халли и, как я понимаю, перебрался в Ехо по его приглашению, даже жил поначалу в его доме на Левобережье. И трактир свой открыл не без помощи Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска, уж я-то, не сомневайтесь, выяснил, чьими деньгами была оплачена аренда помещения. Джуффин на моей памяти частенько помогал землякам, но Тони – совсем другой случай, в его жилах не отыскалось бы и капли шимарской крови, тут двух мнений быть не может, знаю я их породу. Откуда на самом деле приехал Тони и куда потом отправился, я до сих пор понятия не имею – Джуффин умеет хранить секреты, свои и чужие, какие доведется, ничего с этим не поделаешь.
Как бы там ни было, а местечко получилось отличное, один из немногих столичных трактиров, куда я заходил порой без всякой надобности, просто отдохнуть и послушать пение. К тому же, если и была в столице многолюдная забегаловка, куда можно преспокойно заявиться в обществе призрака, так это «Белый Дом». Тони только обрадуется удивительному происшествию, а завсегдатаи решат, что это очередная выходка хозяина, благо он порой еще и не так чудит; впрочем, все Тонины чудеса были совершенно невинными. То сотни пестрых бабочек под потолком летают, то зеркала вдруг перестают отражать посетителей, то выпивка в стаканах начинает менять цвет, сохраняя, впрочем, вкус и крепость, то деревянные суповые миски зазеленеют по краям свежими побегами – в общем, всякие милые пустяки, в эпоху Орденов так многие развлекались, а теперь один только Тони ухитрялся фокусничать, не нарушая закон, обходился несколькими дозволенными ступенями магии – между прочим, я до сих пор не понимаю, как это ему удавалось.
Наверное, мне не следует так подробно объяснять, почему я назначил встречу в трактире, который и без всех вышеперечисленных достоинств подходил для этого как нельзя лучше – просто потому что находился совсем рядом с домом из лиловых кирпичей, где Габа возился с новоиспеченным вдовцом. Но мне, чего уж там, только повод дай вспомнить, каким славным местечком был «Белый Дом», и посетовать, как мне его не хватает.
Отцу, как и следовало ожидать, в трактире сразу не понравилось, о чем он не постеснялся громогласно объявить. Тони изумленно покосился на меня из-за стойки: он уже успел привыкнуть к моим похвалам, а тут – на тебе. Пришлось объясняться:
– Это не я ругаюсь. Это призрак. Он со мной. Никого здесь не обидит… разве что, словом. Извини, Тони. Имей в виду, я не разделяю его мнение, а не спорю только потому, что устал.
Трактирщик, как я и ожидал, обрадовался, энергично закивал, потом задрал голову повыше и приветливо улыбнулся.
– Можете ругать «Белый Дом», сколько пожелаете, сэр, если это доставляет вам удовольствие, – сказал он Хумхе, который в полутьме зала наконец-то стал более-менее видимым. – Я, в свою очередь, буду рад выслушать все ваши замечания.
