– Иногда, – шепотом говорит ей Франк, – можно вообще все. Важно, конечно, почувствовать или хотя бы угадать, когда наступит такой момент. Самая простая разновидность магии. И почти никому не доступная.
А Макс прижимает палец к губам – дескать, тише, слушайте, слушайте.
Там, за окном, и правда что-то шуршит, дрожит, звенит, как струя, стучит, как сердце, свистит, как ветер, гомонит неразборчивым хором голосов, и этот немыслимый хаос постепенно сливается в один-единственный звук, гулкий, густой и глубокий, бесконечно длящийся, заполняющий все вокруг, как стремительно прибывающая вода.
А потом Франк перевернул свои песочные часы, и сразу воцарилась тишина, да такая, что слышен частый перестук ударов ножа об столешницу – это небось соседка, тетушка Уши Йоши, рубит зелень для салата, она всегда очень поздно ужинает.
– Спасибо, – говорит Макс. – Ты прав, на первый раз действительно достаточно.
– Что это вообще было? – спрашивает гость.
Он, похоже, ошеломлен и одновременно счастлив, Триша уже знает, что так бывает, хоть и не может пока представить, как помещаются эти огромные чувства в одно-единственное существо, с виду вполне человеческое.
– Это было… Даже не знаю, как сказать. Считай, что было все сразу, – смеется Макс.
– Это был ход времени, – добавляет Франк. – Идеальный камертон для совершенного инструмента. Лучше не бывает.
А Триша думает – хорошо все-таки, что зонт не оставили в коридоре, принесли сюда. И не в корзину сунули, а повесили на крюк под потолком. И теперь мы отражаемся во всех зеркальных осколках одновременно, и как же нас стало много, как много, не сосчитать.
Дар Шаванахолы
История, рассказанная сэром Максом из Ехо
Солнечный свет льется отовсюду, даже снизу, где нет – по крайней мере до сегодняшнего дня точно не было – никаких небес, только густая трава, черная земля, белый песок и разноцветные камни.
При том что вроде бы скоро вечер. Теоретически. По идее. Мда.
До сих пор у Триши никогда не было проблем с определением времени суток, ей даже на часы смотреть не надо, потому что это только кажется, будто время течет снаружи, на самом деле оно – внутри, и самые точные часы – там же. Но сейчас она что-то засомневалась. Вполне может оказаться, что снаружи все-таки есть какое-то время, более или менее общее для всех, или почти. И, возможно, некоторые люди умеют настраивать его по собственным внутренним часам.
И мы знаем, кто эти люди, думает Триша, глядя на Макса. Уж если в Городе сейчас его время – все, пиши пропало. Как теперь понять, когда готовить ужин, а когда, напротив, идти на рынок, – неведомо. Впрочем, может быть, Франк все-таки разберется и подскажет? Если речь заходит о чем-то по-настоящему серьезном вроде ужина, на него можно положиться. Вполне. Наверное. Теоретически. По идее. Мда.
Чтобы отвлечься от тревожных размышлений, Триша прислушивается к беседе, текущей под деревом, на которое она забралась, чтобы нарвать спелых груш, да так и застряла, задумавшись о времени.
– Не знаю даже, что представлятся мне более удивительным, – говорит Шурф Лонли-Локли. – Сама по себе возможность почти каждый вечер, покончив с делами, отправляться в странствие между Мирами, как другие люди ходят в трактир, или тот факт, что теперь, когда тебя, строго говоря, нигде нет, мы видимся даже чаще, чем в то время, когда жили в одном городе и ходили на службу в Дом у Моста.
– На самом деле по-разному бывало. Помнишь, когда я переехал в Мохнатый Дом, ты у меня там практически поселился. Даже домашнюю обувь завел и сменную одежду в шкафу держал. Понятно, что ты навещал не столько меня, сколько остатки библиотечных архивов, но все-таки я к ним некоторым образом прилагался.
– Ну, по правде сказать, не так уж много интересного там нашлось. На первые несколько дней мне хватило, а потом приходилось приносить книги с собой.
– С собой? – изумленно переспрашивает Макс. – Ну ничего себе. Я-то за тебя радовался, думал – дорвался человек до сокровищницы. Но в чем тогда заключался тайный смысл твоих ежедневных визитов?
– В том, что после того, как леди Теххи нас покинула, тебя не следовало надолго оставлять одного. Впрочем, ненадолго тоже не следовало. Если бы я поселился в твоем доме просто так, без всякого повода, это выглядело бы довольно эксцентрично. Да и чрезмерная опека тебя всегда бесила. А остатки старой библиотеки – это был прекрасный предлог. Благо мое помешательство на книгах к тому моменту не вызывало у тебя никаких сомнений.
– Спасибо, – говорит Макс. – Надо же, какие страшные тайны то и дело открываются тут. Чем дальше, тем страшнее. Таково роковое влияние этого зловещего места!
С каких это пор наша «Кофейная гуща» – зловещее место? – озадаченно думает Триша. – Или это просто такая шутка?
Но спрашивать не имеет смысла. Совершенно бесполезно выяснять у Макса, шутит он или говорит всерьез. Потому что в большинстве случаев он сам этого не знает, а когда знает, все равно смеется – дескать, какая разница? И по интонации не угадаешь. И даже если в глаза заглянуть, не поймешь. И вообще никак.
Макс тем временем продолжает, вдохновенно размахивая руками:
– А кстати, о роковом зловещем влиянии. Слушай, до меня только сейчас дошло: истории, которые мы тут время от времени друг другу рассказываем, все как на подбор были про призраков. Ну точно! У Меламори был призрак туланского сыщика, в истории Джуффина про Гажин призраков вообще несколько сотен. И Кофа о призраке отца своего рассказывал, когда приходил. И этот красавец, которого наивные мы привыкли считать обыкновенным сэром Мелифаро, туда же. И только мы с тобой так и не рассказали ни одной истории о привидениях. Все о себе да о работе. Какие-то мы, получается, унылые реалисты. Ты как хочешь, а я твердо намерен исправиться. Нет ничего лучше хорошей истории о привидениях, рассказанной на ночь. Особенно если выключить свет, принести одеяла и залезть под них с головой, чтобы побояться всласть, как только в детстве получалось.
– А одеяла-то зачем? – изумляется Лонли-Локли. – Разве у одеял есть свойство усиливать страх?
– Конечно, нет. Скорее наоборот. Вот именно поэтому они и нужны. Я же говорю – чтобы как в детстве. Страшно, но не по-настоящему. Впрочем, в твоем-то детстве все было иначе.
– А мне человеческого детства вообще не досталось, – говорит Триша, свешиваясь с дерева. – Я была уже довольно взрослая кошка, когда Франк меня превратил. Поэтому я тоже не понимаю, зачем выключать свет и приносить одеяла. И как можно бояться всласть. Страх – это же очень неприятное чувство, разве нет? Но ладно, пусть все будет, как ты хочешь. Я принесу столько одеял, сколько нужно. И погашу все лампы. И… Что-нибудь еще надо?
