– А как же сэр Макс? – спросил я.
– Что – как же? – сэр Джуффин так удивился, что даже положил на стол трубку, которую принялся было набивать в честь окончания нашей беседы.
– Вы же сами говорили, что, пока он не умер, у меня не может быть учителя, – напомнил я. – А если я буду учиться сновидениям…
– Нет-нет-нет, никто не умер. – шеф был столь великодушен, что сразу ответил на вопрос, который я не решился задать. – Искусство сновидений – это совсем другая традиция, к вашим с сэром Максом делам никакого отношения не имеет. Все равно как если бы ты, к примеру, вдруг решил поступить в очередной университет. Или выучиться на портного, на радость твоему приятелю Мелифаро. Так что можешь спать спокойно.
На фоне предстоящей мне командировки в страну сновидцев это прозвучало по-настоящему добрым напутствием.
Как бы мы ни рассуждали о всеобщей нелюбви к изамонцам, а наши корабли в их главный порт Цакайсысу ходят регулярно. Через Изамон пролегают кратчайшие пути в горные государства Тубур и Шинпу, с которыми охотно торгуют столичные купцы. Добираться туда через Тулан или тот же Тарун гораздо приятней, но времени отнимает больше. К тому же во всех прибрежных государствах Чирухты действуют таможенные ограничения и взимаются довольно чувствительные пошлины, а изамонцы уже которое столетие ведут споры, составляют все новые списки правил, сочиняют невообразимо лютые законы, закончив работу, кричат, что все неправильно, и заново садятся переписывать, поэтому таможни у них как не было, так и нет. Для наших экономных торговцев это решающий аргумент, и сейчас Цакайсыса, можно сказать, переживает свой расцвет, хотя более убогого, грязного и малоприспособленного к приему большого числа кораблей порта вообразить невозможно.
Все это я говорю к тому, что найти корабль, следующий в Изамон, оказалось проще простого – в ближайшие дни туда намеревалась отправиться добрая дюжина судов. Выбрать среди них наиболее подходящий вариант было ненамного сложнее. Учеба в Корабельной школе пошла мне на пользу – я знаю, что к чему, и, в отличие от большинства потенциальных пассажиров, не соблазнюсь комфортабельной каютой тяжелого медлительного бахуна, особенно если предстоящий путь проходит в опасной близости от островов Укумбийского моря. Ясно же, что, сколько бы прекрасных, грамотно составленных договоров о ненападении на суда Соединенного Королевства ни подписывал от лица всего Укумби их посол Чекимба Битый Рог, на поведение его соотечественников эти дипломатические достижения оказывают исчезающе малое влияние. Вообще-то, было бы ужасно интересно своими глазами поглядеть на укумбийских пиратов в деле, но позиция пассажира корабля, не способного уйти от погони, представляется мне не слишком удачной для первого знакомства с этими выдающимися людьми.
Поэтому я остановил свой выбор на каруне – пассажирские каюты там похуже, чем на бахуне и даже банфе, место стоит втрое дороже, зато скорость и надежность несравнимо выше. Штука в том, что помимо парусов каруны снабжены магическими кристаллами, в точности как амобилеры, поэтому штиль для них не проблема. Да и укумбийские пираты – проблема сугубо теоретическая. Они не дураки и прекрасно знают, что управлять каруной может только человек, хоть сколько-нибудь сведущий в Очевидной магии. При этом за пределами Угуланда Кодекс Хрембера никому не указ, а руки-то у капитанов чешутся, им только повод дай. Это я понял на собственной шкуре, когда коллеги как следует взялись за мое образование. Уметь колдовать и воздерживаться от этого занятия – все равно что быть поэтом, давшим зарок больше не писать стихов. То есть терпеть, конечно, можно. Но очень не хочется.
Рассказывать о нашем плавании к берегам Чирухты нет смысла. Да и не о чем тут говорить. Для человека с моим нюхом находиться на палубе корабля, вышедшего в открытое море, счастье столь же полное, несомненное и не поддающееся описанию, как, к примеру, посещение лумукитанской бани или куманского Дома Наслаждений в сезон урожая пэпэо. Скажу только, что, если и было у кого-нибудь из команды подозрение, что я отправляюсь по служебным делам, оно рассеялось примерно на третий день пути – когда я окончательно перестал контролировать выражение своего лица и откликаться на собственное имя. Поскольку безумием от меня не пахло и под ногами у команды я не путался, меня оставили в покое, и это был лучший отпуск в моей жизни. Всего-то обязанностей – поесть, поговорить с Хенной, а вечером связаться с сэром Джуффином Халли, который потребовал от меня ежедневных подробных отчетов, вне зависимости от того, насколько бедна событиями будет моя жизнь. Сказал, лучше он сам станет решать, какие новости заслуживают внимания, а какие нет. Дескать, потом, задним числом, вполне может оказаться, что самое важное – это форма облаков, проплывающих над Великим Средиземным морем, и глупо получится, если я не поставлю начальство в известность.
Поэтому о форме облаков я ему докладывал исправно – других-то новостей всяко не было.
За несколько часов до прибытия в Цакайсысу ветер принес первые портовые запахи, и они сами привели меня в чувство, никаких дополнительных усилий не понадобилось. В этом смысле Изамон очень удачное место для нюхача, который хочет быстро прийти в себя после продолжительного морского путешествия. Потому что, когда, к примеру, прибываешь в Капутту, где не только воздух, но и доски с канатами навсегда пропитались ароматами меда, пряностей и цветов, приходится принимать решительные меры. Меня в подобных случаях всегда спасал стакан Джубатыкской пьяни – в принципе достаточно понюхать, а если еще и выпить, состояние блаженной одури перестает быть проблемой как минимум до следующего утра. А с обычным опьянением справиться проще простого. Я этому еще в юности выучился, когда понял, что быть пьяным дольше получаса скучно, а само по себе оно так быстро не пройдет.
Но Цакайсыса сама превосходно меня отрезвила задолго до прибытия, так что я еще пообедать напоследок успел, а заодно переодеться в роскошный зимний придворный костюм эпохи вурдалаков Клакков, специально прихваченный из дома ради укрощения изамонцев. Конечно, в идеале следовало нарядиться по местной моде, прибавив к узким, тонким, как чулки, штанам, едва достигающей пояса куртке и обязательной меховой шапке несколько килограммов драгоценных украшений, но, при всем моем пристрастии к карнавальным переодеваниям, на этот шаг я так и не решился. К счастью, отыскался прекрасный компромисс: старинное лоохи, сшитое из лоскутов драгоценной парчи, отороченное мехом, обильно украшенное пуговицами из шиншийских самоцветов и тряпичными цветами; к нему прилагалось бесформенное подобие тюрбана из серебристых лисьих хвостов и синих перьев птицы сыйсу. Обычно этот наряд висит на манекене, любезно согласившемся охранять вход в нашу лавку, и привлекает взоры досужих зевак, так что продавать его Хенна отказывается наотрез – где еще мы такую рекламу найдем? Но мне одолжила без возражений. Ясно же, что на изамонцев, полагающих меха и блестящие камни вершиной роскоши и символом жизненного успеха, этот костюм должен произвести впечатление столь сокрушительное, что они сочтут меня важной персоной и держаться станут предельно вежливо. Ну, по крайней мере, в трактире никто в миску не плюнет, пробегая мимо, – уже можно жить.
